Читать книгу "В сердце моря. Трагедия китобойного судна "Эссекс" - Натаниэль Филбрик"

В речи нантакетцев встречались странные обороты. Если работа была сделана плохо, они говорили «фупа», что, очевидно, было искаженным французским выражением faux pas, оставшимся в языке еще со времен Революции, когда нантакетцы вели дела с французским портом Дюнкерк. Нантакетцы не просто выходили на прогулку в воскресный полдень, они «дрейфовали». Если кто-то косил глазом, про него говорили: «Родился в середине недели и теперь смотрит на воскресенье в обе стороны».

«Зеленорукие» проходили то, что один из них называл не иначе как «экзаменовкой» и капитана, и судовладельца. По воспоминаниям другого, «нам задавали вопросы о том, где мы родились, чем занимались. Принимались в расчет и физическая форма, и сложение, и особенно зрение. Зоркий человек для капитана китобойного судна был настоящей жемчужиной». Некоторые «зеленорукие» были так наивны и так мало осведомлены, что пытались выбить долю побольше, полагая, что чем больше число, тем выше плата. Судовладельцы охотно удовлетворяли их пожелания.

Капитаны китобойных судов переманивали людей друг у друга. Но, как и всегда в Нантакете, существовали некоторые правила, обязательные для всех. Так как новопроизведенные капитаны должны были уступать всем прочим, Поллард, капитан «Эссекса», мог рассчитывать только на тех людей, которые больше никого не интересовали.

Четвертого августа Овид Мейси зашел в Морскую страховую компанию на углу Мейн- и Федерал-стрит, чтобы взглянуть на термометр, висящий на ее оштукатуренной стене. Он записал в своем журнале: «93 градуса и очень слабый ветер, солнце палит нещадно».

На следующий день, пятого августа, полностью оснащенный «Эссекс» обошел нантакетскую банку, выйдя на глубокую воду. Теперь начиналась настоящая погрузка, и целая вереница малых судов, лихтеров, доставляла запасы из гавани на борт корабля. Сначала перевезли бочки – огромные, обитые железом емкости, каждая из которых вмещала до двухсот шестидесяти восьми галлонов китового жира. Чтоб они крепко стояли на месте, их заполняли морской водой. Вдобавок к ним шли разных размеров бочки, заполненные пресной водой. Много места занимали дрова и тысячи деталей и связки бочарного леса для корабельного бондаря. Он должен был сделать новые бочки для китового жира. Поверх всего этого, разложенная по мешкам, хранилась еда на два с половиной года. Если экипаж «Эссекса» кормили так же, как экипаж какого-нибудь торгового судна (что маловероятно, раз речь идет о китобойном судне из Нантакета), то на борту должно было быть, по крайней мере, четырнадцать тонн мяса (засоленной говядины и свинины), более восьми тонн хлеба и тысячи галлонов пресной воды. Там были и орудия китобойного промысла (гарпуны, копья и все прочее), а также одежда, карты, паруса (по крайней мере, один запасной комплект), навигационное оборудование, лекарства, ром, джин, строительный лес и многое другое. Вдобавок к трем свежеокрашенным вельботам, закрепленным на шлюп-балках судна, было еще две лодки – одна, перевернутая на кватердеке, и другая, водруженная на шлюп-балках, проброшенных в кормовой части судна.

Через шесть дней, когда матросы закончили погрузку – их работа ненадолго прерывалась сильнейшим ливнем, аккуратно отмеченным в записях Овида Мейси за девятое августа, – корабль нес груз, почти равный по весу китовому жиру, с которым они должны были вернуться в Нантакет.

Как объяснял один из жителей Нантакета, «постепенный расход еды и материалов уравнивался постепенным накоплением жира… Китобойное судно всегда загружено под завязку, ну или почти под завязку». Но кое-что все еще отсутствовало. В носовом кубрике пустовали семь коек. Где-то в это время Гидеон Фолджер связался со своим агентом в Бостоне и запросил столько чернокожих матросов, сколько он сможет найти.

Аддисон Пратт, хотя и не был чернокожим, прибыл в Нантакет при тех же обстоятельствах, что и семеро афроамериканцев, ставших членами экипажа «Эссекса». В 1820 году Пратт очутился в Бостоне. Он искал место на корабле: «Во мне рано проснулась страсть к путешествиям, но времена были не те. Морякам платили всего по десять долларов в месяц, а матросов было больше, чем кораблей в порту, и я решил, что это не лучший момент для новичка. Но, проведя в порту несколько дней, я услышал, что требуются люди, готовые идти в длительный рейс по Тихому океану. Я тут же поспешил в контору, подписал бумаги и получил двенадцать долларов вперед, которые потратил на подходящую одежду. На то же судно отправлялись еще шестеро, и все мы погрузились в пакетбот, следовавший до Нантакета».

По воспоминаниям Пратта, работа на китобойном судне, отправлявшемся в долгий рейс, привлекала лишь самых неопытных моряков. Нантакетцы, такие как Томас Никерсон и его друзья, могли рассматривать это как необходимый шаг в начале долгой и перспективной карьеры. Но для тех, кто имел дело с экспедиторами в таких городах, как Бостон, дело обстояло совсем иначе. Путешествие на китобойном судне зачастую становилось не началом карьеры, а ее бесславным концом.

У тех семерых чернокожих матросов, что подписали контракт и пошли работать на «Эссекс» – их звали Самуэль Рид, Ричард Петерсон, Лоусон Томас, Чарльз Шортер, Исайя Шеппард, Уильям Бонд и Генри де Витт, – выбора вообще не было. Ни одно из этих имен не появлялось в бостонском или нью-йоркском справочнике того времени, а значит, они не были землевладельцами. Откуда бы они ни пришли, большинство из них наверняка провело не одну ночь в ночлежках на побережье у северной окраины города. Все знали, что здесь собираются неприкаянные матросы, и белые, и чернокожие, ищущие места.

Погрузившись в пакетбот до Нантакета, семеро афроамериканцев знали, по крайней мере, одно: им, может, и не дадут хороших денег за работу на борту китобойного судна, но заплатят не меньше, чем белым морякам. С тех пор как вампаноаги стали основной рабочей силой на Нантакете, судовладельцы всегда платили людям по их способностям, не разбирая, какого цвета у них кожа. Отчасти так сложилось потому, что квакеры выступали за отмену рабства, но гораздо большее значение имели суровые реалии корабельной жизни. В трудный момент капитана не заботило, белый у него матрос или черный. Капитан просто хотел знать, что может рассчитывать на него.

Однако «зеленорукие» темнокожие матросы никогда не приравнивались к нантакетцам. В 1807 году путешественник, посетивший остров, писал: «Индейцы исчезли. Теперь их место занимают негры. Цветные матросы послушнее, но, поскольку они склонны к излишествам, бывает трудно доставить их на борт судна перед отправлением и удержать на нем по прибытии. Негры, хотя и ценятся за послушание, не так умны, как индейцы, и ни один из них никогда не станет ни гарпунером, ни помощником капитана».

И черные матросы отправлялись на квакерский остров не ради высоких моральных идеалов, а из страстного желания найти хоть какую-то работу. Чем часто пользовались судовладельцы. «Капитаны судов смотрят на африканцев как на скот», – писал Уильям Комсток. Он многое мог рассказать о злоупотреблениях нантакетских судовладельцев. «Если эти страницы попадут в руки одного из моих цветных братьев, я скажу им: мчитесь прочь от Нантакета, словно это норвежский Мальстрём». Даже Никерсон признавал, что нантакетских капитанов называли «погонщиками негров». Примечательно, что пакетбот, доставлявший из Нью-Йорка «зеленоруких», называли «невольничьим судном».