Читать книгу "Зиновий Гердт - Матвей Гейзер"

Н. В. Гоголь

О студии Плучека-Арбузова осталось немало интересных воспоминаний. Что-то в ее замысле шло от самого Станиславского: он еще в начале XX века мечтал, чтобы актеры театра были и его авторами. В Государственной театральной студии этот замысел классика воплотили молодые, но совершенно непохожие друг на друга режиссеры. Заметим, что идея студии вызвала одобрение и сочувствие многих писателей, артистов, прессы. Создатели студии понимали, что им предстоит трудное существование: без материальной поддержки, без помещения, без драматургического материала. Да и Комитет по делам искусств не торопился признать студию, юридически закрепить ее существование.

Стоит подробнее рассказать о некоторых участниках студии. Начнем с Марии Новиковой, которая пришла в студию одной из первых. Ее сразу же прозвали «девушка-огонь». Поводов тому было немало, но прежде всего необыкновенный ее артистизм и яркая внешность. Неудивительно, что ею увлеклась вся мужская половина студии. «Я помню влюбленные глаза Саши Гинзбурга», — рассказывал мне Исай Константинович Кузнецов. Но среди поклонников Марии на первом месте, пожалуй, был Гердт — по слухам, ради него она отвергла предложение самого Валентина Плучека. Чтобы не осложнять отношения с режиссером, влюбленные скрывали свои чувства. Для студийцев оказалось большим сюрпризом, когда в марте 1941 года Маша и Зяма принесли на репетицию несколько бутылок вина и торжественно объявили, что теперь они муж и жена.

Вот рассказ Всеволода Зиновьевича Новикова, сына Гердта: «Семья папы к маме относилась плохо: ее не приняли, хотя Фира была замужем за русским и брат папы Борис был женат на русской, на Нине. Прекрасно относилась к маме только Рахиль Исааковна, ее свекровь… Мама окончила среднюю школу в Москве. У нее была интересная судьба, которая могла реализоваться только после революции. Она жила в деревне в многодетной семье в Тульской области, Липецкий район, деревня Дурново. Это была бедная крестьянская семья, мама осталась сиротой в три года. Ее взял на воспитание дядя, у него она прожила до восьми лет. Шел 1925 год, в стране нэп. В деревне есть было нечего, а в Москве были ее братья и сестры, устраивался, кто как мог. Из столицы приехал брат и забрал ее в Москву. С тех пор она жила у брата и ходила в школу на Ленинградском шоссе, закончила семь классов. То есть у нее образование такое же, как у отца. Таков путь девушки из деревни Дурново в Москву, потом — в театральный кружок и в арбузовскую студию. Такова порой актерская судьба».

Среди первых участников ТРАМа был и Александр Галич, тогда еще Саша Гинзбург. Из воспоминаний Исая Кузнецова: «Сблизила нас с Галичем именно склонность к юмору, к шутке, а если конкретней — сочинение песен и номеров к капустникам. На квартире Севы Багрицкого собирались для сочинения песенок, которые становились студийным фольклором, З. Гердт, М. Львовский, Галич, я и, конечно, сам хозяин — Сева. Песни песнями, но эти сборища, наполненные взрывами смеха, шутками, насмешками, поисками ритмов и рифм, радость от удачных находок, бряцание Галича на гитаре, подбирающего — даже придумывающего мелодию для будущей песни… Черт побери, до чего это было прекрасно!

Галич писал стихи с детства и, как вспоминает он в своей книге, был даже удостоен благосклонного отзыва самого Эдуарда Багрицкого. Стихов его я не помню, да и не держали мы его почему-то тогда за настоящего поэта. Поэтом у нас был Львовский, отчасти Багрицкий. Поэтами были Самойлов, Слуцкий, Коган, Кульчицкий, Майоров — частые гости, друзья нашей студии. А стихи писали все…»

Здесь кажется уместным напомнить, что Александр Галич начинал не как поэт, не как литератор, а именно как актер. Первые его песни были предназначены для пьес, которые готовил ТРАМ, и их исполняли актеры студии, в том числе Мария Новикова. Песни эти стали неотъемлемой частью не только репертуара ТРАМа, но и повседневной его жизни. Разумеется, они были еще незрелыми, подражательными, юношески-романтичными, однако пользовались немалым успехом.

Исай Константинович вспоминал: «Сорок первый год… Мы встречали его в Немчиновке, на даче нашего студийца Адриана Фрейдлина. В тот вечер мы пели песенку, сочиненную специально для этого дня:

Все, о чем не смел мечтать, Все, что не успел сыграть, Сбудется, наверно, В новом сорок первом! Старый не придет опять.

Такой был припев песенки, сочиненной компанией, куда входили все те же — Гердт, Львовский, Багрицкий, Галич и я…

Когда меня представили Саше (Гинзбургу. — М. Г.), я вспомнил, что видел того на сцене театра-студии Арбузова в спектакле “Город на заре”.

Эта пьеса, написанная коллективом юных студийцев (в том числе и Сашей) под руководством Арбузова, спустя многие годы таинственным образом оказалась единоличным произведением мэтра. Саша хорошо играл плохого (троцкиствующего) секретаря комсомольской организации великой стройки. По нынешним временам, пьеса была фальшивой, но для нашего поколения она звучала волнующей правдой. А сама студия была тем, чем для другого поколения оказался молодой театр “Современник”. В спектакле звучали человеческие ноты, в непременную, как бы основополагающую ложь было упаковано немало истинной жизни и поэзии. Со сцены веяло юностью. Саше досталась, наверное, самая неблагодарная роль, но он с честью вышел из положения. В короткие минуты первой встречи разговор зашел об этом спектакле. Я расспрашивал его о Гердте, ушедшем на фронт, он меня — о Севе Багрицком, бывшем студийце и поэте, погибшем на Волхове почти на моих глазах…»

Заметим, что многие студийцы познакомились совсем недавно. Среди них были и ученики Плучека (Зиновий Гердт, Исай Кузнецов, Людмила Нимвицкая), и участники художественной самодеятельности из клуба «Каучук». Драматург Александр Константинович Гладков привел в студию в ту пору еще учеников школы — Максима Селескериди и Севу Багрицкого. Несмотря на эту пестроту, новоявленные актеры составили очень сплоченную и интересную компанию. Даже Александр Галич, пришедший в театр из «элитной» студии Станиславского, очень органически туда вписался. «Признаться, он нам не очень понравился, — вспоминает Кузнецов, — может быть потому, что он держался — думаю, от смущения — подчеркнуто независимо и гордо. А, скорее всего, нам это просто показалось в силу нашего особого отношения к студии Станиславского».

Некоторая натянутость в отношениях, возникшая из-за «зазнайства» Галича, скоро исчезла, и он стал своим. Студийцам запомнились некоторые его песни. Например, такая:

Серый камень, серый камень, Серый камень в пять пудов, Серый камень так не тянет, Как проклятая любовь.

Была еще рискованная песенка: «Край мой, край ты соловецкий, для шпаны и для каэров лучший край…» В каком-то смысле эти песни-стилизации предвосхищали будущие произведения Галича, в которых он с истинно актерским талантом перевоплощался то в узника сталинских лагерей, то в ветерана войны, то в партийного функционера. Конечно, для спектакля «Город на заре», проникнутого комсомольским пафосом, Галич писал другие песни. Ему принадлежит и самая запоминающаяся — «Прилетели птицы с юга, на Амур пришла весна». Принадлежит именно ему, хотя в тексте пьесы, напечатанном в сочинениях Арбузова, она приписана Всеволоду Багрицкому. На самом деле Багрицкий написал песню из первого действия — «У березки мы прощались».