Читать книгу "С милым и в хрущевке рай - Дарья Калинина"

– Я должна выяснить, как это случилось! Должна! Иначе мне покоя не будет.

– Но почему? Вы же не видели этого человека много лет. Умер, и ладно. Радуйтесь, никто у вас ничего больше не украдет.

– У меня был сон, – мрачно ответила тетя. – Сегодня ночью мне снился Гена. Он был весь белый. Прямо до синевы. И смотрел он на меня так грустно, а потом протянул ко мне руку, словно хотел что-то мне передать. Я должна выяснить, что с ним случилось.

– Тетя, но как это сделать?

– Поедем к нему!

Стеша вздрогнула.

– Все-таки в морг?

– Домой к нему поедем.

– Вы знаете его адрес?

– Подсмотрела в протоколе. Думаешь, почему я так долго мешкала, прежде чем подписать? Я читала. Ничего интересного там не было указано, но адрес регистрации Гены я увидела. И знаешь, что удивительно? Это не так уж далеко от моего собственного дома. Пешком дойти можно.

Конечно, пешком они не пошли, а поехали на такси. Но тетя оказалась права. От ее дома до дома, где был прописан Геннадий Евстишенков, было всего с десяток автобусных остановок. По меркам большого города сущие пустяки. Но при этом какая пропасть отделяла эти два района. И тут, и там застройка была по большей части дореволюционная, пережившая не одно поколение. Но если дом тети и Александра Геннадьевича на Васильевском острове выглядел достойно и производил радостное впечатление, то, переехав через мост и очутившись в районе Красноармейских улиц, тетя и племянница невольно поежились. Разруха и нищета вокруг них были такие, словно война закончилась только вчера.

– Жутко все как выглядит!

– И не говори.

Стены домов вокруг них стояли с облупившейся краской по всему фасаду. Да что там краска! С фасадов сыпалась штукатурка, а местами так отваливались даже целые глыбы, обнажая уродливые провалы с торчащими из них проржавевшими кусками арматуры. Дома от времени сильно просели, первые этажи ушли под землю вместе с фундаментом. Окна первого этажа теперь располагались лишь на полметра выше уровня двора, так что любой желающий мог заглянуть в ту или иную квартиру, чтобы проверить, как дела у ее обитателей.

В довершении всего убожества в центре крохотного двора-колодца была устроена мусорка. Тогда как у тети, окна которой тоже выходили в колодец, центр двора занимал просторный скверик с вековыми деревьями, клумбами, лавочками и дорожками. Любо-дорого было выглядывать в такое окно. Вокруг сквера мирно парковались машины, а чуть дальше была оборудована отличная площадка с тренажерами для общего пользования жильцов дома и окрестностей.

А тут… Под ногами грязь, асфальт весь в трещинах, о спортивных площадках и думать нечего, им в этих крохотных двориках просто негде было поместиться. Но и детские площадки выглядели так, словно по ним прыгали динозавры. Здешнее домоуправление, похоже, совсем махнуло рукой на проживающих на его территории людей. А те и не думали протестовать.

– Какой кошмар, – произнесла тетя, оглядевшись по сторонам. – И в этом месте проживал мой Гена! Кажется, я теперь начинаю лучше понимать его мотивы.

Да уж, поживешь в таком месте, поневоле захочешь из него выбраться любыми путями. А если для этого придется воровать, мошенничать и грабить богатеньких дамочек, что же, значит, так тому и быть. Потому что жить на самом дне и не потерять при этом человеческий облик – это задачка не для обычного ума.

Наверное, и тут были дома почище, и дворы поприличней, но тот, в который пришли тетя с племянницей, производил удручающее впечатление. На лестнице стало все еще хуже. Косая разболтанная дверь вела внутрь вонючего тоннеля, из которого расходились разномастные двери квартир. Как жителям этого дома удалось повредить стальную дверь, оставалось загадкой, но они с этой задачей успешно справились. Домофон был утрачен. Лифт никогда и не появлялся. Двери квартир были деревянными и до такой степени обшарпанными и ободранными, что сразу становилось ясно: прятать что-либо или прятаться самим этим людям и в голову не приходит. Они столь же невысоко ценят сохранность своего небогатого имущества, как с пренебрежением относятся к безопасности собственных жизней.

Поднимаясь по обшарпанным ступеням и спотыкаясь о многочисленные выбоины в полу, тетя то и дело восклицала:

– Если бы я только знала! Если бы знала!

И еще добавляла:

– Бедный Гена! Бедная я! И как же только нас угораздило!

Сама Стеша оглядывалась по сторонам с нескрываемой жутью. Ей мерещилось, что из всех темных исписанных всякой непотребщиной углов этого подъезда на нее смотрят отпетые мошеннические и воровские рожи. Ясно, что тут битком набито разными разбойниками и лиходеями. Или, если взять опять же другую крайность, тогда уже святыми мучениками, которые давно и прочно вообще отрешились от всего земного и которым такие испытания теперь только в радость. Еще в таком месте могли бы обитать кающиеся грешники, которым опять же чем хуже, тем лучше, поскольку страдают они не просто так, а во искупление собственных совершенных когда-то грехов. Подразумевалось, что и жильцы всех трех категорий должны были быть с хорошим приветом.

Но нормальные, так сказать, среднестатистические разумные люди в таком месте не уживутся, это Стеша отчетливо понимала, поскольку относила и себя саму к таким вот среднестатистическим умницам. Они тут просто не выживут. Либо погибнут, либо сбегут в места поприятнее и поспокойнее, но жить тут точно не станут. Она бы точно не стала.

– Разбойники и святые, – бормотала тетя себе под нос. – Как на кресте, так и в жизни.

Она кивнула племяннице, и Стеша нажала на кнопку звонка. Поскорей бы закончить с этим делом и убраться подальше.

Открывшая им дверь женщина вряд ли могла относиться к святым. И Стеша по ею же собственноручно изобретенной систематике тут же отнесла молодую женщину в разряд подозрительных особ, с которыми нужно держать ухо востро, а то лучше оба уха.

Раскрашена эта особа была ярко и, прямо сказать, празднично. От угла ее глаза куда-то в зависочную область уходили длинные нарисованные черным карандашом стрелки. На голове у этой дамы был напялен черный парик с густыми и прямыми черными волосами, прикрытыми сверху блестящим серебристым обручем с коброй. Кажется, в Древнем Египте его называли урей и носили исключительно фараоны. На обнаженных руках красотки чуть повыше локтя красовались браслеты. Тело прикрывала белая туника. И общий облик девушки должен был напоминать древнюю египтянку. Вот только ни на одной из фресок что-то не было изображено прекрасных дев весом этак под шесть пудиков.

– Чем обязаны? – выставив из-под туники пухлую ногу, весело поинтересовалась эта дама.

Определить точно ее возраст не представлялось возможным из-за толстого слоя косметики, покрывавшего лицо. Но, судя по желтым пяткам, свешивавшимся с сандалий, вряд ли она могла вдруг оказаться молоденькой девочкой. Да и голос – низкий и прокуренный – как-то мало напоминал голос юной особы.