Читать книгу "Комдив. Ключи от ворот Ленинграда - Олег Таругин"

Медик на несколько долгих секунд откровенно завис, переваривая услышанное, затем понимающе кивнул. Закрывающая лицо прозрачная маска искажала черты лица, но улыбку Кобрин разглядел:

– А, ну да, вы ведь уже в третий раз! Извините, товарищ капитан, я впервые самостоятельно провожу процедуру, потому немного волнуюсь.

– Извиняю, – фыркнул Сергей. – Только не в третий, а в пятый, так что опытный пользователь, можно сказать. Главное, смотри, братишка, не в то время меня случайно не отошли, коль впервые. А то окажусь в каком-нибудь рыцаре Круглого стола, таких дел накручу, вовек не расхлебаете. Будет вам русский при дворе короля Артура. Введу командирскую башенку для рыцарских доспехов и промежуточный клинок для Эскалибура, станете потом разбираться, как изменения в исторической последовательности нивелировать. А я ведь еще и на гитаре играю…

– Не отошлю, не волнуйтесь, – широко улыбнулся научник. – Вообще-то я здесь так, по большому счету, проформы ради. Всем управляет главный компьютер – полагаю, вы знаете. Только никакой я не братишка, тарщ капитан, сестренка скорее. Девушка я, прапорщик Ветвицкая, младший научный сотрудник.

– Кхм… простите, – смутился Сергей, мгновенно успев пожалеть и про излишне юморной тон, и про «пописать». – Глупо вышло, лишнего наболтал. Начинайте.

– Удачи. – Лаборантка легонько сжала опутанное проводами системы КЖД предплечье. Затянутые латексом одноразовой перчатки тонкие девичьи пальчики были холодными. – Возвращайтесь.

Опустилась, едва слышно чмокнув герметизатором и разом отсекая все звуки извне, прозрачная крышка «ванны». В лицо пахнуло озоном и какой-то медицинской химией: внутри медкапсулы установилась стерильная атмосфера, подпертая избыточным давлением. Матрас под спиной едва ощутимо вздрогнул и просел, окончательно принимая форму тела лежащего человека.

– Обязательно, я… – хотелось произнести еще что-то, но мысли уже путались, хаотично сталкиваясь и отскакивая друг от друга бильярдными шарами. Сознание неумолимо гасло, плавно погружаясь в темноту. Настало мгновение, когда все вокруг исчезло. Не осталось ни времени, ни пространства, ни верха, ни низа, ни пустоты, ни объема – вообще ничего. То, что являлось слушателем третьего курса ВАСВ Сергеем Кобриным, внезапно пронизало эфемерную плоть самого времени, за неуловимый разумом миг преодолев сотни разделяющих прошлое и будущее лет. И больше не осталось ни прошлого, ни будущего – одно только настоящее.

Но сам он этого, как уже бывало не раз, не ощутил.

Просто все вдруг исчезло – и тут же вернулось обратно.

Совсем в ином качестве, разумеется…

* * *

Лужский рубеж, с. Ивановское, 12 августа 1941 года

Командиру 191-й СД полковнику Лукьянину[5] отчаянно хотелось спать. А как иначе, коль лег не раньше двух ночи, а сейчас небо на востоке уже окрасилось в пастельные тона приближающегося рассвета? Конечно, уже не июнь, когда светало в начале пятого, и даже не июль, но все одно, отдохнуть удалось не больше пары-тройки часов. Да и все последние дни он, мягко говоря, не высыпался. Нет, бывало и хуже, кто спорит? И по несколько суток без сна обходился. Но сейчас ему уже сорок один, а вовсе не восемнадцать, как тогда, когда он только пришел в Красную Армию. В восемнадцатом году, ага. Вот такой вот словесный каламбур, поскольку был Дмитрий Акимович, что называется, ровней века. Одна тысяча девятисотого года рождения, проще говоря. Вроде и не шибко много весен за плечами осталось, что такое для мужика сорок лет? Но давят, заразы, на плечи все сильнее и сильнее. Уж больно сложное время было, что для страны, что для него самого. Сначала Гражданская война, затем разруха и полуголодные первые полтора десятилетия мирной жизни. Строилась страна, возрождалась и укреплялась армия. Впрочем, такой ли уж мирной была эта жизнь? И войн хватало, и внутренние враги не дремали, и империалисты покоя не давали, стремясь навредить, где только возможно. А когда стало казаться, что справились да выстояли, что самое сложное позади, новая война в двери постучалась. Да такая, что снова вопрос о самом существовании Родины встал. Не такой, как в Гражданскую – куда острее. Беляки с интервентами опасным врагом были, но немцы с ними ни в какое сравнение не идут…

Эх, хоть бы часок еще покемарить. Да что ж ты меня трясешь-то за плечо, ирод! Эх, Завьялов, Завьялов! А еще капитан РККА, адъютант комдива! Проснулся уже твой командир, проснулся. Практически. Такой сон испортил, досмотреть не позволил. Фантастический сон, можно сказать, хоть и непонятный какой-то. Бойцы в причудливой униформе и непривычных шлемах, все лицо закрывающих, со странным оружием в руках. Бронемашины невиданные, на нормальные танки лишь отдаленно смахивающие. Одни гусеничные, другие колесные, хоть практически ничем от первых и не отличающиеся. Приземистые, массивные, только орудия вовсе несерьезные, больно тонкие какие-то. С виду на пулеметы крупнокалиберные или скорострельные пушки похожи, зато как стрельнут – так эффект будто от гаубицы. Самолеты тоже странные, быстрые, будто молнии – пока, гул над головой заслышав, вверх взглянешь, их уж и след простыл, только белесая полоса на небе остается, словно от реактивного снаряда. А вот взрывы, что после их пролета землю в стороны разбрасывают, да крики раненых – вполне обыкновенные, такие, как на любой войне, хоть настоящей, хоть фантастической. И кровь тоже обыкновенная, человеческая. Красная…

Сознание затуманилось, как порой бывает во сне. Точнее, в тот краткий миг, когда человек уже не спит, но еще не бодрствует; когда невозможно понять, продолжение ли это сна или реальность. Сильно, до тошноты закружилась голова. И командир стрелковой дивизии, глухо застонав и рванувшись на топчане, очнулся окончательно. Вот только с этого момента он уже не был комдивом 191-й СД полковником Дмитрием Акимовичем Лукьяниным. С этого момента его звали капитаном Сергеем Викторовичем Кобриным, выпускником третьего курса Высшей академии сухопутных войск.

Очередная, уже третья по счету, «стыковка сознания» благополучно завершилась. На этот раз ассоциация прошла не столь легко, как в прошлый раз, с Сениным. Сергей мельком ощутил, как разум реципиента подсознательно, на уровне инстинкта самосохранения, сопротивляется ментальному давлению донора. Странное ощущение, которое практически невозможно описать словами. Наиболее близкая аналогия – словно пытаешься продавить ладонью упругую, обволакивающую пальцы, но упрямо не рвущуюся пленку, с каждым мигом ощущая, как погружаешься все глубже и глубже. Вот только вместо руки был разум, а вместо пленки – чужая воля… Пребывающему на грани сна и яви комдиву даже удалось на долю мгновения – ту самую, когда они являлись одним человеком, с одними на двоих воспоминаниями, – прикоснуться к его собственным воспоминаниям, увидев что-то из его прошлого. Но что именно, Кобрин не уловил. Вроде бы какой-то полузабытый, но услужливо сохраняемый памятью бой на Терре-3 или Вирджинии – перед мысленным взором промелькнули распластанные тени вражеских атмосферников класса «Гарпия», штурмующих войсковую колонну сухопутных сил Федерации. По которым, задрав в небо стволы, электромагнитные ускорители и пусковые контейнеры, лупило все, способное стрелять: от БМП и бэтээров до комплексов фронтовой ПВО. Где и когда это было, Сергей так и не осознал, полностью поглощенный слиянием с разумом реципиента. А затем настал миг, когда Кобрин окончательно продавил чужую защиту, полностью овладев сознанием Лукьянина, и все это вовсе перестало иметь хоть какое-нибудь значение…