Читать книгу "Дорогами Чингисхана - Тим Северин"

Эти опасения не особенно развеялись и после того, как в конце XIX и начале XX века в Монголии побывали немногочисленные западные путешественники. В целом они описывали монголов как народ вырождающийся и грязный. Авторы ужасались чудовищной запущенности и нищете, апатичности жителей, а также огромному количеству жрецов (лам), бродящих по стране, попрошайничающих и распространяющих сифилис, в результате чего заражено 90 процентов населения. Иностранные путешественники утверждали, что монголы неспособны усердно трудиться. Пржевальский, по фамилии которого названа дикая лошадь, напрямую заявлял, что «наиболее поразительной чертой их характера является леность».

Вся их жизнь проходит в праздности, что вполне соответствует их пастушеским занятиям. Заботиться им приходится лишь о своей скотине, и даже этим они не особенно утруждаются. Кони и верблюды пасутся в степи без всякого присмотра, и летом их требуется лишь напоить из ближайшего колодца. За стадами овец и другой скотины ухаживают женщины и дети. Богатые нанимают пастухов из числа нищих бездомных бродяг. Доить коров, сбивать масло, готовить еду и выполнять остальную работу по дому приходится женщинам. Мужчины, как правило, ничем не заняты и лишь скачут верхом от юрты к юрте [как называют здесь войлочные палатки], пьют чай или кумыс и болтают с соседями.

Почти такое же впечатление сложилось и у англичанки Беатрис Балстрод, побывавшей в Монголии перед началом Первой мировой войны. «Монголы никогда не работали, и, скорее всего, никогда и не станут», — утверждала она в своей книге «Путешествие по Монголии», совершив две вылазки в Монголию из Китая, где уже успела много попутешествовать[5]. Первый раз она ездила на запряженной волами повозке и верхом и добралась до Внутренней Монголии, а во второй раз через Сибирь прибыла в столицу, называвшуюся тогда Ургой. Представления о беззакониях и междоусобицах в тогдашней Монголии были таковы, что во вторую экспедицию она взяла целых четыре единицы огнестрельного оружия: охотничье ружье, разобранное на части и спрятанное в чемодане среди белья, маузер, большой револьвер кольт под непромокаемым плащом и «еще один пистолет поменьше в кармане». Эта женщина, напоминавшая ходячий арсенал, убедила корреспондента «Таймс» в Пекине Дэвида Фрейзера написать предисловие к ее книге, и он выказал искреннюю поддержку представлению мисс Балстрод о монгольском народе: «Она особенно ярко раскрывает особенности характера монголов. Монгол простодушен, доволен жизнью, добросердечен, чрезвычайно ленив и, судя по всему, полностью лишен практических способностей. Сам по себе его характер служит причиной его бед, как прошлых, так и нынешних. Короче говоря, он не приспособлен для конкуренции с внешним миром».

Корреспондент «Таймс», мисс Балстрод и другие, критиковавшие монголов, не осознавали, что по самой своей культуре этот народ не выносит усердной и однообразной работы. Единственным достойным, с их точки зрения, занятием является выращивание овец, крупного рогатого скота, верблюдов и лошадей на пастбищах, когда пастух свободен направляться, куда пожелает, подчиняясь только переменам времен года. Сама мысль о земледелии вызывала ужас. Пахарь, идущий за плугом, представлялся монголам человеком связанным, склоняющимся над грязью, как раб. Когда в начале 1920-х годов в стране в качестве эксперимента попробовали внедрить пахотное земледелие, монгольские араты проявляли удивительное беспамятство: засеяв поле, они уходили и не возвращались за урожаем.

Тем, кто смотрит на Монголию с высоты, она и сегодня может показаться огромным пустым пространством. Страна раскинулась на три часовых пояса, при этом в ней имеется лишь один крупный город и всего 500 населенных пунктов имеют более 500 жителей. С самолета видны унылые голые степи, и ничто не выдает присутствия человека, за исключением маленьких точек — это стада овец, пасущиеся на каменистых склонах. Через каждые тридцать-сорок миль видны аккуратные белые шарики, похожие на шампиньоны; это гыры пастухов — круглые войлочные шатры, в которых монголы жили задолго до времен Чингисхана; на Западе гыр чаще называют юртой, и именно последнее название предпочитал полковник Пржевальский. В Улан-Баторе, где с жильем постоянные сложности, сотни гыров расположены так, что образуют улицы, кварталы, целые пригородные районы. Каждый гыр электрифицирован, но ни водопровода, ни канализации в них нет; по ночам эти жилища заливает яркий белый свет телеэкранов. Гыр, который может показаться анахронизмом, в современном городе в некоторых отношениях оказывается более удобен, чем унылые многоквартирные здания советского вида, обшарпанные фасады которых обезображены потеками ржавчины от железных балконов, повсюду свисают уродливые плети наружной электропроводки, за исписанными хулиганами дверьми — грязные лестницы. Пусть в квартирах в бетонных зданиях есть центральное отопление и водопровод, но с наступлением зимы обитатели и городских, и сельских юрт (гыров) покрывают крышу и стены своих жилищ дополнительными слоями войлока, чтобы защититься от обжигающего холода. На протяжении последних семидесяти лет коммунистический режим вынуждал простых монголов отказываться от привычного образа жизни, и эти однообразные многоквартирные дома можно считать наиболее удручающим его наследием.

Коммунисты пришли к власти в 1921 году, когда Монголия ненадолго обрела независимость; после многовекового китайского господства страна была совершенно неразвитой, замерев в феодальном состоянии. Независимое монгольское государство не успело окрепнуть и не выдержало волны потрясений, последовавших вслед за русской революцией по всей Центральной Азии. С севера, из Сибири, в страну вторглись шайки головорезов, возникшие после крушения царской империи.

Из всех вторгавшихся в страну самым эксцентричным и самым разрушительным был «безумный барон», чьи выходки возможны только в таком глухом уголке Земли. Представитель древнего прибалтийского рода, младший офицер Белой армии, покинувший затем ее ряды, барон фон Унгерн-Штернберг прибыл в Монголию и захватил власть при помощи отребья царской армии — это боевое формирование он с размахом окрестил Азиатской конной дивизией. На портрете мы видим мужчину лет сорока, и во внешности его читается сумасшествие; у него высокий лоб, переходящий в залысины; безумно куда-то уставились светлые глаза. Одет он в монгольский национальный костюм, высокий воротник которого застегнут на традиционные «косички». На плечах у барона эполеты, на груди — Георгиевский крест. Неожиданная смесь восточного и западного в его костюме напоминает его планы, также представлявшие собой сочетание разнородных элементов. Он намеревался вернуться в Сибирь во главе монгольской армии, прогнать красных и основать восточноазиатское государство, преданное царю. Во время его недолгого правления по Урге прокатилась волна казней, грабежей и поджогов. Возглавляемые им бандиты убивали любого, принятого за большевика. Они пробудили к себе такую ненависть, что, когда на монгольскую столицу стала наступать Красная армия, безумному барону и его приспешникам пришлось поспешно отступить из города в сопровождении немногочисленных присоединившихся сторонников его имперских замыслов. 21 августа 1921 года он был схвачен солдатами Красной армии и увезен в Новосибирск, где его и расстреляли месяц спустя. Рассказывали, что судья предложил ему свободу при условии, что барон споет первый куплет «Интернационала». Он ответил, что готов это сделать при условии, что сначала судья споет гимн царской России. К тому времени, благодаря работе засланных из Сибири агентов, владевших монгольским языком, Красной армии удалось надежно взять под контроль Ургу — город, переименованный позднее в Улан-Батор. Красные «присматривали из-за кулис» за тем, как едва оперившаяся монгольская компартия провозгласила новый режим, — так Монголия стала вторым по счету коммунистическим государством.