Читать книгу "127 часов. Между молотом и наковальней - Арон Ральстон"

В наушниках начинает играть новая песня, я прохожу под S-образным бревном, и каньон углубляется еще на сто метров от вершин песчаных куполов наверху.

I fear I never told you the story of the ghost That I once knew and talked to, of whom I never boast.[17]

Бледное небо все еще можно разглядеть над головой, в четырехметровом разрезе на теле земли. Я подхожу к двум каменным пробкам размером с микроавтобус каждая, между ними метров тридцать. Первая находится всего в тридцати сантиметрах от дна каньона, вторая застряла прямо на дне коридора. Перелезаю через оба препятствия. Каньон сужается, теперь его ширина всего около метра, волнистые, извилистые стены ведут меня то вправо, то влево, затем по прямой, затем снова влево и вправо, все глубже и глубже.

Мощный паводок вырвал здоровенные булыжники из песчаника, заклинил бревна между стенами в десятке метров над головой. Узкий каньон — последнее место, где стоит находиться во время грозы в пустыне. Небо прямо над каньоном может быть абсолютно чистым, но извергающие ливень тучи в пятнадцати-двадцати километрах отсюда легко утопят неосмотрительного каньонера. В восточной части Соединенных Штатов земля насыщается водой медленно, ей могут понадобиться дни и даже недели, сантиметры и даже десятки сантиметров осадков, чтобы реки вышли из берегов. Здесь во время наводнения вода с неба прибывает быстрее, чем земля успевает ее поглотить. Почва пустыни выжжена солнцем до состояния глиняной черепичной кровли, наводнение может начаться после пятиминутного дождя из одной-единственной грозовой тучи и пары сантиметров осадков. Ливень стекает с непроницаемой скудной почвы, начинается потоп. Вода моментально собирается из боковых притоков, вскоре ее глубина в каньоне шириной двенадцать метров достигнет тридцати сантиметров. В ограниченном пространстве это же количество воды влечет за собой катастрофу. Там, где стены каньона сходятся до метра, поток превращается в трехметровой глубины хаос, болтанку из грязи и обломков камня, поток тащит булыжники, высекает стены каньона, собирает заносы из всего, что дрейфует в нем, и любой, кто не сможет быстро подняться над потоком, погибнет.

В этой извилистой части каньона все стенки до четырехметровой высоты покрыты слоем ила, нанесенного недавними наводнениями, и десятками промоин усеяны красные и пурпурные наплывы обнаженной породы. Изгибы стенок искажают горизонтальные линии пластов, мое внимание приковывает место, где противостоящие стенки ныряют, образуя узор, похожий на двойную шпильку. Я останавливаюсь, чтобы сделать фото. Замечаю, что индикатор времени фотоаппарата на минуту отстает от моих часов, — часы на экране показывают 14:41, субботу, 26 апреля 2003 года.

Покачивая головой в такт музыке, я прохожу еще двадцать метров и перелезаю через серию из трех каменных пробок. За ними вижу пять других пробок, каждая размером с большой холодильник, пробки втиснуты в каньон на разной высоте от дна, как строй каменных солдат. Довольно необычное зрелище — каменные пробки в таком количестве и примерно на равном расстоянии друг от друга. Между первым камнем и дном каньона всего около полуметра, и я проползаю под ним на животе. В других каньонах я обходился без подобных маневров, но сейчас вариантов нет. Следующий булыжник висит чуть выше первого. Я встаю, отряхиваюсь, затем сажусь на корточки и двигаюсь дальше гусиным шагом. Еще под одним пришлось ползти на четвереньках, еще под двумя — гусиным шагом, и я преодолеваю эти пробки. Глубина ущелья здесь — более двадцати метров, я опустился на пятнадцать метров по сравнению с куполами из песчаника — в шестидесяти метрах по прямой отсюда.

Я подхожу к следующему сбросу, что-то около трех — трех с половиной метров высоты. Этот сброс на полметра выше и иной по геометрии, нежели тот, что я преодолел десять минут назад. Еще один камень размером с холодильник заклинился между стенками на той же высоте, что и полка, в трех метрах от нее. Из-за него пространство под сбросом напоминает короткий туннель, пробуждающий клаустрофобию. Стенки каньона, вместо того чтобы расшириться после сброса или перейти в широкую промоину на дне каньона, сближаются, и метровая ширина прохода сохраняется от края сброса метров на пятнадцать в глубь каньона.

Иногда в подобных узких колодцах мне удается упереть ноги и спину в противоположные стенки. Контролируя противодавление ног, рук и тела, я могу без труда перемещаться по таким расщелинам хоть вверх, хоть вниз, пока действует сила трения. Этот прием называется каминным, можно представить, как с его помощью трубочисты поднимаются вверх по каминной трубе.

Прямо под полкой, на которой я стою, видна еще одна пробка размером с большое автобусное колесо, накрепко застрявшая между стенами примерно на метр ниже края сброса. Если я использую ее как опору, мне придется спуститься всего на два с половиной метра — меньше, чем в предыдущий раз. Я повисну на пробке и спрыгну на округлые булыжники, лежащие на дне каньона. Встав враспор между стенами каньона около края сброса — одной ногой и рукой упираясь в каждую стенку, — я спускаюсь к пробке. Я упираюсь спиной в южную стену и фиксирую левое колено, которое прижимает ногу к северной стене. Правой ногой я пинаю камень, чтобы проверить, крепко ли он держится. Похоже, что мой вес он выдержит. Из распора я встаю на пробку. Камень выдержал меня, но слегка качнулся. Спускаться дальше в распоре не получается, я сажусь на корточки и обхватываю камень, повернувшись лицом вверх по каньону. Если скользнуть на животе по переднему краю, я смогу спуститься и повиснуть на вытянутых руках, примерно так же, как спускаются с крыши дома.

Я повисаю на руках и слышу, что камень со скрежетом проворачивается, моего веса оказалось достаточно для того, чтобы сдвинуть его с места. В тот же миг я понимаю, что происходит неладное, и инстинктивно спрыгиваю с крутящегося булыжника. Подняв глаза, вижу, как прямо на голову мне валится освещенный сзади камень, заслоняя собой все небо. От страха я выбрасываю руки вверх, прикрывая голову. Мне некуда деться с маленькой полки, шаг назад — и я упаду. Единственная надежда — оттолкнуть камень, заслонив от него голову.

Следующие три секунды длятся вдесятеро дольше обычного, время растягивается, как во сне, реакция заторможена. Как в замедленной съемке: камень припечатывает мою левую руку к южной стенке, я регистрирую это глазами, выдергиваю левую руку, камень рикошетит, бьет по правой руке и захватывает правую кисть в капкан. Ладонь развернута внутрь, большой палец торчит вверх, остальные пальцы растопырены. Камень съезжает по стене еще на несколько десятков сантиметров, волоча за собой мою руку, обдирая кожу с боковой стороны предплечья. Затем — тишина.

Я впадаю во временный паралич, не веря своим глазам: я вижу свою руку, исчезающую в неправдоподобно маленькой дыре между упавшим камнем и стенкой каньона. Через несколько мгновений реакция нервных окончаний преодолевает первоначальный шок. Боже! Моя рука! Я в панике, ярости. Я гримасничаю от боли и пронзительно рычу: «Бля-я-я!» Мой мозг командует телу: «Вытащи ее немедленно!» Я три раза дергаю руку в наивном желании вытащить ее. Но руку заклинило.