Читать книгу "Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне! - Вадим Николаев"

Этот раздел произошел в 1026 году, а спустя десять лет Мстислав Храбрый разболелся во время охоты в черниговских лесах и умер. Наследников он не оставил, и Левобережье снова отошло к киевскому князю. Ярослав Мудрый стал единственным повелителем Руси.

Вообще, над сыновьями Владимира словно витал некий злой рок, заставлявший их расплачиваться за грехи отца. Глеб Муромский был зарезан на корабле под Смоленском собственным поваром, которого подкупил Святополк Окаянный, стремившийся избавиться от соперников.

Святослав Древлянский бежал в Чехию, землю своей матери, но убийцы, подосланные все тем же Святополком, настигли его в Карпатских горах.

Всеволод Волынский сватался к вдове шведского короля Эрика – Сигриде-Убийце – и был сожжен ею вместе с другими женихами на пиру в королевском дворце.

Судислав Псковский был по клеветническому доносу засажен Ярославом в поруб, особую тюрьму без дверей, с маленьким оконцем для передачи пищи, где просидел двадцать четыре года. Только через четыре года после смерти Ярослава его выпустили из тюрьмы племянники, чтобы немедленно отправить в монастырь. Там он и умер в 1063 году, пережив всех своих братьев.

Но самой тяжелой была история смерти Бориса, любимца отца и отцовской дружины, а потому главного соперника для братьев. Он был убит вскоре после смерти Владимира, возвращаясь из похода против печенегов. Мстислав привык считать, что его тоже убили люди Святополка Окаянного. Однако новгородские дружинники говорили другое. По их словам, Бориса убили варяги Ярослава Эймунд и Рагнар, ночью ворвавшиеся в княжеский шатер. Эймунд якобы преподнес Ярославу отрубленную голову Бориса.

По ночам Мстислав мучительно обдумывал услышанное от дружинников. В голову ему лезли совсем уж страшные мысли.

В том, что Бориса убили варяги Ярослава, сомневаться, кажется, не приходилось. Тем более что в «Житии святых Бориса и Глеба», которое Мстислав читал до прибытия в Новгород, также упоминались два варяга (только служившие Святополку), один из которых добил мечом еще дышавшего князя. Упоминалась там и отрубленная голова – но не самого Бориса, а его оруженосца венгра Георгия. Но что, если Глеба и Святослава Древлянского тоже убили люди Ярослава, а из Святополка сделали козла отпущения – просто потому, что он проиграл. И разве не мог Ярослав отравить Мстислава Храброго?

А несчастный Судислав Псковский, четверть века гнивший в тюрьме и сменивший ее на монастырь? Его арестовали вскоре после смерти Мстислава Храброго. Перед этим Ярослав посадил княжить в Новгороде своего старшего сына Изяслава и назначил нового епископа. Он явно укреплял северные рубежи, а Псков тоже располагался на севере. И что удивительного, если он хотел избавиться от последнего брата? Быть может, причиной ареста был не какой-то там донос, а воля Ярослава.

Но, что ни говори, Ярослав сделал много полезного для Руси. При нем в Киеве воздвигли Софийский собор и Золотые ворота, при нем перевели много книг с греческого на русский, создали первые школы. Он сам, без ведома ромейских священников, назначил русского митрополита Иллариона, бывшего пресвитера Берестовской церкви. При нем Антоний Любечанин создал Киево-Печерскую лавру. Теперь от этого обычая отошли: митрополитом снова был грек, враждовавший с лаврой.

И все же предки, которыми Мстислав привык гордиться, начали казаться ему какой-то свирепой бандой разбойников, готовых на все ради борьбы за власть. Даже перед самым его рождением была усобица, пусть не такая кровавая: Святослав отнял власть у Изяслава. А когда Мстиславу было два года, случилась битва на Нежатиной Ниве, где погиб Изяслав.

Дружинники, как это ни странно, не осуждали ни Ярослава, ни даже Владимира. Наоборот, они гордились, что все эти великие князья поначалу княжили в Новгороде.

– И Изяслав Ярославич тоже был нашим князем, – вспомнил как-то один из дружинников. – Как и сын его Святополк одно время. Готовься, Мстислав Владимирович: сидеть и тебе на киевском престоле. Примета безотказная.

Узнал Мстислав и о призвании варягов – Рюрика с его братьями Синеусом и Трувором. Не очень понятно было, правда, кем был Рюрик – полновластным князем или просто приглашенным начальником дружины. Но, видимо, все-таки полновластным князем, раз Вадим, внук Гостомысла, поднял против него восстание.

Особенно же много говорили о Вещем Олеге – преемнике Рюрика, захватившем Киев и дошедшем до Царьграда. Умер Олег то ли в Киеве, то ли в Ладоге, решив, когда подрос Игорь, вернуться на родину, но не доехав. Сходились только насчет обстоятельств его смерти.

Новгородские волхвы предсказали Олегу, что ему суждено умереть от любимого коня. С тех пор он перестал ездить на нем. Прошло четыре года; осенью пятого Олег спросил о коне и, узнав, что тот давно умер, посмеялся над волхвами, довольный, что предсказание не сбылось. Он захотел видеть кости коня – ему их показали. Олег стал ногою на череп и спросил: «Его ль мне бояться?» Но в черепе сидела змея; она ужалила князя, и тот скончался. Мстиславу это казалось явной легендой – красивой, мрачной и мудрой.

Он впервые слышал об этих князьях – Вещем Олеге, Рюрике. И впервые он, к великому своему удивлению, услышал, что Русь началась не в Киеве, а в Новгороде.

Любава

Мстислав взрослел, и его все больше привлекали девушки и женщины. Из разговоров пьяных дружинников он уже достаточно много знал об отношениях мужчин и женщин, но сами эти разговоры вгоняли его в глубокую краску. Такие высказывания, как, допустим: «Попаришься с женой в баньке – и человеком себя чувствуешь», – коробили его страшно. Еще ему очень не нравилось выражение: «Она родила ему сына». Можно было подумать, что себе она сына не родила.

Мстислав был очень целомудренным, но никакое целомудрие не могло заглушить властный голос юной крови. Особенно ему нравилась одна из служанок, по имени Любава, на год моложе его, пухленькая, светловолосая. Она была сиротой и жила при теремном дворце. Мстислав слышал, какой словоохотливой она была в разговорах с подругами, но в княжеских покоях Любава всегда была молчалива, лишь изредка бросая на Мстислава быстрые взгляды, в которых таилось озорство. Мстислав при этом краснел и отводил глаза, как будто это он был девушкой.

Однажды, когда они в очередной раз остались наедине и Любава вытирала пыль с окна, он подошел к ней, положил руки на ее плечи, не осмеливаясь опустить их ниже, и горячо зашептал ей в самое ухо:

– Любава, приходи сегодня ночью на сеновал. Придешь?

— Приду, князь, – ответила Любава, как будто речь шла о пустяковой просьбе, и довольно быстро ушла.

Мстислав с трудом дождался ночи. Он был в полном смятении, и мысли его путались. Где-то около полуночи он легко выпрыгнул из невысокого окна и пошел к сеновалу.

Любава уже ждала его. Увидев Мстислава, она сняла с себя платье, потом – рубашку, и он увидел ее свежее девичье тело, прекрасное, как солнце и звезды.

– У тебя кто-нибудь был? – спросил он.

– Никого не было. А у тебя, князь?