Читать книгу "Оранжевый - хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме - Пайпер Керман"

Шли годы, и мои близкие уже начали верить, что меня спасет какое-то чудо. Мама много времени проводила в церкви. Но я ни на минуту не позволяла себе поверить в эту выдумку – я знала, что отправлюсь в тюрьму. Порой мне бывало тяжело. Но для меня стало открытием, что близкие и Ларри все равно любили меня, хоть я и наломала дров, что друзья, которые знали о моем положении, не отвернулись от меня, а я сама по-прежнему могла преуспевать в профессиональной и социальной сферах, хотя и умудрилась разрушить собственную жизнь. С течением времени я стала меньше тревожиться за свое будущее и за перспективы на счастье и даже перестала так сильно страшиться тюрьмы.

Благодарить за это мне стоило главным образом Ларри. Когда мне предъявили обвинение, мы были явно влюблены друг в друга, но нам было всего по двадцать восемь лет. Мы только переехали в Нью-Йорк и не строили никаких планов на будущее, за исключением разве что о том, куда нам податься, когда парень, у которого мы снимали квартиру, вернется из Лондона. Когда же меня настигло мое криминальное прошлое, никто не стал бы винить Ларри, если бы он усадил меня на диван и сказал: «На это сумасшествие я не подписывался. Я думал, ты просто немного чокнутая, а оказалось, что ты на всю голову больная!» Кто мог предсказать, как еврейский мальчик из Нью-Джерси воспримет информацию о том, что его приличная богемная подружка, в прошлом лесбиянка, на самом деле еще и преступница под следствием?

Кто знал, что мой общительный, деятельный, энергичный парень окажется таким терпеливым, понимающим и надежным? Что он будет успокаивать меня, рыдающую в три ручья, и гладить рукой по голове? Что он будет хранить мой секрет и сделает его своим собственным? Что он будет вытаскивать меня с самого дна, когда я буду слишком долго хандрить и изводить себя печальными мыслями, хотя для этого ему и придется вступать в неравную схватку с моей тоской и обрекать себя на тяжелые дни и ночи у нас дома?

В июле 2003 года мы приехали в принадлежащий моей семье пляжный домик в Массачусетсе. Прекрасным солнечным днем мы с Ларри отправились на лодке на остров Пи – крошечный клочок песка и скал в небольшой бухте в заливе Баззардс. На острове было тихо и пустынно. Мы искупались, а затем сели на скалы, смотрящие в бухту. Ларри расправлял плавки, а я искоса смотрела на него, гадая, почему он ведет себя так странно. Тут он вытащил из плавок пластиковый пакетик, внутри которого оказалась металлическая коробочка.

– Пи, я купил эти кольца, потому что люблю тебя, и хочу подарить их тебе, чтобы ты знала, как много ты для меня значишь. Их семь – по одному на каждый год, который мы провели вместе. Если не хочешь, жениться нам необязательно. Но пусть эти кольца будут у тебя…

Само собой, дальше я не помню ни слова из его речи, потому что была так удивлена, поражена, тронута и взволнована, что больше ничего не услышала. Я просто закричала:

– Да!

В коробочке было семь тонких, как оберточная бумага, золотых колец, которые предполагалось носить вместе. Ларри купил кольцо и себе – тонкий серебряный обруч, который он тут же нервно надел на палец.

Моя семья пришла в восторг. Родители Ларри – тоже. Но, несмотря на продолжительность наших с их сыном отношений, они еще многого не знали о своей будущей невестке. Они всегда были добры ко мне, но я ужасно боялась, как они отреагируют, узнав о моей страшной тайне. Кэрол и Лу отличались от моих родителей – бывших хиппи: они встречались еще со школы, с 1950-х, и не застали всей контркультуры. Они по-прежнему жили в идиллическом маленьком городке, где и выросли, ходили на футбольные матчи и ужины адвокатской коллегии. Я сомневалась, что они отнесутся с пониманием к моему подростковому увлечению низами общества, участию в международной торговле наркотиками или неминуемому заключению.

Но прошло уже более пяти лет, с тех пор как мне предъявили обвинение. Ларри считал, что нам нужно рассказать его родителям правду. Мы решили попробовать на других людях, применяя тактику, которую Ларри назвал «признайся и беги». Реакции были довольно схожими: друзья громко смеялись, затем давали себя убедить, а затем приходили в ужас. Несмотря на ответы друзей, я боялась, что с будущими свекрами мне повезет куда меньше.

Ларри позвонил родителям и сказал, что мы хотим с глазу на глаз обсудить с ними кое-что важное. Мы выехали из Нью-Йорка августовским вечером, приехали к ним поздно и съели классический летний ужин – стейк, вареную кукурузу, сочные помидоры из Джерси и вкуснейший персиковый пирог. За их кухонным столом мы с Ларри сидели друг напротив друга, а Кэрол и Лу казались очень взволнованными, но не испуганными. По-моему, они решили, что все это касается только меня, а не Ларри.

Наконец Ларри сказал:

– Новости плохие, но это не рак.

И я начала рассказывать свою историю. Ларри время от времени прерывал меня, порой невпопад, но из меня словно вытащили пробку.

Сидевшая рядом со мной Кэрол взяла меня за руку, крепко сжала ее и сказала:

– Ты ведь была совсем молода!

Лу попытался осмыслить эту радикально новую информацию, включив режим адвоката: он спросил, когда мне предъявили обвинение, кто меня защищал, в каком суде слушалось дело и чем он может помочь. И не сижу ли я на героине.

Забавно, что при небольших печалях в семье Ларри переживали так, словно произошло крушение «Титаника», но когда случилась настоящая катастрофа, его родители оказались именно теми людьми, с которыми ты готов пойти в разведку. Я ожидала, что они осыпят меня упреками и в конце концов вычеркнут из своей жизни, но вместо этого получила невероятную поддержку с их стороны.

В итоге Великобритания отказалась экстрадировать наркобарона Аладжи в Америку и вместо этого отпустила его на свободу. Мой адвокат объяснил, что, будучи нигерийцем, он считался гражданином Британского содружества наций и мог рассчитывать на определенную защиту по британским законам. Немного покопавшись в Интернете, я выяснила, что он был богатым и влиятельным африканским бизнесменом-гангстером, поэтому меня не удивило, что у него вполне могли оказаться нужные связи, чтобы разобраться с такими досадными недоразумениями, как дело об экстрадиции.

Я вытащила карты мошенничества, раскрытия, стыда, едва ли не банкротства и добровольной изоляции. Разыграть их хоть сколько-нибудь удачно было вряд ли возможно.

Наконец-то прокуратура в Чикаго решила дать ход моему делу. Чтобы подготовиться к приговору, я написала личное обращение к суду и рассказала обо всем еще нескольким друзьям и коллегам, которые могли бы составить рекомендательные письма и попросить судью проявить снисхождение. Мне было невероятно сложно и унизительно обращаться к людям, которых я знала много лет, объяснять им свою ситуацию и просить у них помощи. Их реакция обескуражила меня. Я настроилась на резкие отказы, понимая, что причин для этого не перечесть, но вместо этого оказалась окружена заботой и вниманием и плакала над каждым письмом, читая о своем детстве, о дружбе или о профессиональных качествах. Каждый старался описать меня с лучшей стороны, и от этого мне становилось лишь тяжелее: я чувствовала себя абсолютно никчемной.