Читать книгу "Весна для репортера - Максим Замшев"

Я пообещал отцу, что сегодня обязательно вечером приду домой. Вспомнил, что днем мать меня уговаривала не ночевать сегодня у Ларисы. Они сговорились, что ли?

Я никогда не задумывался, какие у матери с отцом по-настоящему отношения. Они супруги и, значит, обязаны любить друг друга. Отец человек публичный. Это всегда вносит в семью нечто несемейное. Но мне виделось, что папа и мама все это успешно преодолевали… Но так ли это? Чего больше сейчас между ними? Подлинных чувств или привычного уважения? Мать намного более закрытый человек, чем папа. Хотя в папиной открытости не так уж много очевидного.

По Остоженке ползли автомобили, разрезая темный весенний воздух внимательными огнями фар. От «Кропоткинской» мне до дома по прямой… В вестибюле метрополитена я почувствовал себя лучше. Нет ничего более определенного в городе, чем метро.

* * *

Ларисе я позвонил сразу после того, как вышел из метро «Чистые пруды». Находя в «контактах» ее имя, неизменно гадаю, где застанет ее мой звонок. На кухне, в обществе мамы за милой семейной болтовней? За чтением модных журналов? Или в постели перед телевизором? Или в парикмахерской, колдующей над прической очередного клиента? Или в магазине, разглядывающей срок годности так любимых ею молочных продуктов?

– Привет, милая.

– Привет, дорогой. А мы только что говорили о тебе с мамой. – В ее интонации мне почудилось что-то карикатурное.

– К чему-то пришли?

– Что ты должен в скором времени начать вести эфиры. Ты такой умный, красивый.

– Это она так решила? Или вы вместе?

– Не заводись. Я знаю, как ты относишься к этому. Капризничаешь. Но, по-моему, тебе надо кое-что пересмотреть. Надо двигаться вверх. Такая сейчас жизнь!

Боже! Какая банальность. Но иногда за эти банальности я так люблю ее.

– Уже пересмотрел. Вернее, пересмотрели за меня.

– В каком смысле?

– В таком, что с завтрашнего дня я буду вести новостную программу.

– Правда? Супер! Как круто! Я поздравляю тебя. – Она, как я и ожидал, возликовала.

– Особо пока не с чем.

– Когда тебя смотреть? – Она словно не услышала мою реплику. Ну да и бог с ней.

– Сообщу. Слушай, мне по работе на одну презентацию надо завтра вечером. Пойдешь со мной?

– А что за тусовка?

– Евгений Примусов представляет книгу своих воспоминаний.

– Примусов? Это старенький такой? А… Вспомнила. Солидный человек. У него еще мешки огромные под глазами.

– Да. Это он.

– Фуршет будет?

– Думаю, да.

– С тобой хоть на край света.

В конце разговора я сказал ей, что сегодня ночую дома, и она, судя по спокойной реакции, не очень огорчилась. О командировке в Киев я решил пока умолчать.

Вокруг памятника Грибоедову толпились какие-то сомнительные личности, и я поневоле ускорил шаг. На лавочке грязноволосый пацан фальшиво распевал под гитару песню Макарова «Мы охотники за удачей». Вскоре с бульвара я свернул в переулок. Из домов уютно проливался свет. Я поднял голову и увидел, что в нашей квартире горят все окна.

Правильно, что я не поехал к Ларисе.

За ужином отец выглядел взволнованным и счастливым. Стало понятно, почему он так зазывал меня домой. То, что мать якобы все чаще спрашивает обо мне, было очевидной натяжкой. Сегодня он участвовал в совещании у президента по вопросам безопасности. Его предложения об изменении внешнеполитического курса восприняли очень хорошо, и не исключено, что многое из высказанного им войдет в новую международную доктрину России, которую обнародуют в самое ближайшее время. Мать никак не комментировала эту новость, зато бабушка все время одобрительно кивала, хотя я не побьюсь об заклад, что толком разбиралась в том, о чем он говорит. Видимо, сам факт, что ее зять был у президента, поражал ее воображение и примирял с действительностью. Я вглядывался в лицо матери и с огорчением подмечал, что она стала заметно сдавать. Ее все сложнее чем-то увлечь, на лице ее все чаще появлялось бесстрастное выражение. Вот и сейчас она, как только мы закончили ужин, удалилась в спальню. Папа с тревогой посмотрел ей вслед.

За кофе отец заставил меня во всех подробностях рассказать о моем разговоре с Кабановым, что я и исполнил, умолчав только о встрече с таинственным информатором. Отец, по мои наблюдениям, остался вполне удовлетворен услышанным и даже произнес нечто подобное речи о том, что сейчас решающее для Отечества время и если мы, государственно ориентированные люди, не возьмем все в свои руки, это сделают наши враги. С учетом того, что слушал его только я, пафос выглядел несколько чрезмерным. Я не стал допытываться у него, кого он подразумевает под врагами. Это ни для кого не секрет… Василий Громов имел репутацию закоренелого консерватора, приверженца имперских взглядов. Соответственно врагами его автоматически становились либералы всех мастей, особенно розлива «проклятых девяностых». В последние месяцы его точка зрения предельно сблизилась с официальной. Боюсь, он не догадывался, что я не так уж убежден в правоте нынешних государственников, особенно новоявленных. Многое в нашей политической жизни, на мой взгляд, выглядело карикатурно и бесцельно, особенно бездумные патриотические декларации тех, в ком отец видел соратников, наивно иногда полагая их столь же искренними, как он сам. Однако его презрение к тем, кто за иноземные деньги расписывается в ненависти к своей Родине, я разделял полностью…

Засыпал я долго. Все мерещились то какие-то пугающие шорохи за окном и в комнате, то всхлипы мебели, тревожили пробегающие по потолку отражения огней проезжающих по двору машин, мысли теряли наполнение, оставляя лишь взбудораженность, сердце стучалось куда-то, где никто не собирался открывать. Сон долго путался на подступах к моему сознанию, но наконец, усталый, добрался до меня.

* * *

Сказать, что следующий мой день был суматошным, значит ничего не сказать. События развивались с такой скоростью, что я не успевал перевести дух. За завтраком мы с отцом обсудили мою предстоящую поездку в Киев… Папа довольно подробно описывал мне украинский политический истеблишмент. В его речах хватало сарказма и презрения. Особенно досталось представителям тягнибоковской «Свободы». О бывших «регионалах» он говорил с горечью, нарекал трусами, преступными соглашателями.

– И как только европейцы не видят, что перед ними отпетые, не скрывающие этого фашисты, – сокрушался он. – Они устраивают нацистские шествия, а Лоран Фабиус заявляет, что «Свобода» чуть правее европейских правых. А я вспоминаю, как выступал однажды на Михайловский площади, в центре Киева, еще до всех событий, а молодые отморозки-«свободовцы» окружили нас и кричали: «Москаляку на гиляку!» Я как сейчас вижу их лица. Эти никого не пожалеют. А как они лупили это несчастного Пантелеймонова с телевидения! Он, кстати, тоже хорош. После избиения заявил, что претензий ни к кому не имеет, потому что все конфликты играют на руку врагам Украины. А враги понятно кто – Россия и русские.