Читать книгу "Calendar Girl. Никогда не влюбляйся! Февраль - Одри Карлан"

– Опять накрашенные губы?

Алек шагнул ко мне и поднял подбородок, без слов требуя, чтобы я развернулась и взглянула на то, что у меня за спиной. Я повернулась в кресле боком, помня о своей больной ноге. И тут я увидела это. То есть не это, а… меня. Две версии меня. Первой было мое черно-белое изображение. Второй – комбинированная фотография на одной половине холста, в то время как вторая оставалась пустой. Ярко-красные губы были единственным цветовым пятном на второй картине. Первое, нарисованное изображение было невероятно похоже на оригинал, даже больше, чем фотография на втором холсте. Я встала и, прыгая на одной ноге, приблизилась к картине. Мазки кисти были крохотными, и нарисованный образ почти идеально копировал снимок. Можно было даже разглядеть стекающую по моему лицу слезу. Печаль в моих глазах, поза и поникшие плечи – все это выдавало глубоко несчастную женщину. Грустную и все же… прекрасную. Запечатленное мгновение.

– Это… Просто не верится… как? – шепнула я и подняла руку, чтобы прикоснуться к картине.

Однако прежде чем я успела дотронуться до холста, Алек перехватил мое запястье и осторожно отвел назад.

– Не трогать. Краска еще не высохла. Я работал над этим всю ночь.

Я охнула, широко распахнув глаза.

– Ох, извини, пожалуйста! Я не сообразила. Как тупо. В смысле я должна была понять, это же логично. Извини, – нахмурившись, повторила я.

Алек протянул руку и нежно погладил прядь моих волос, зажав ее между пальцами. Затем он провел кончиком пальца от моего виска вниз по скуле и к подбородку. По моим предплечьям побежали мурашки, и я вздрогнула.

– Замерзла?

По его губам скользнула тень улыбки. Он точно знал, что со мной делает. Как его прикосновение зажигает что-то внутри.

– Нет.

Я облизнула губы и беззастенчиво уставилась на губы Алека, мечтая о том, как он наклонится и прижмет свои губы к моим. Или к чему-нибудь еще. К чему угодно.

– Что ж, тогда начнем.

Он пальцами расчесал мои волосы и закинул их за плечо. Потом проделал то же самое с другой стороны. Не совсем то, чего я ожидала, но ощущение было приятное, так что пришлось этим довольствоваться.

– Присядь, я хочу накрасить твои губы.

Я разочарованно застонала, но все же проковыляла обратно к креслу, плюхнулась на него и закатила глаза. Алек подошел и опустился передо мной на колени.

– Ты когда-нибудь вообще думаешь о чем-то, кроме работы?

– Это ты сейчас о том, что я хочу целовать тебя до тех пор, пока в твоих легких не кончится весь воздух? Или о том, что, если бы я мог, я сорвал бы с тебя футболку и терзал бы твои розовые соски, пока ты не начала бы умолять меня заняться с тобой любовью?

– Заняться любовью?

Я захихикала, несмотря на то что от его слов по моему телу побежало тепло и странное волнение – ведь они были так горячи и… волнительны.

– Разумеется, chérie. Французы занимаются любовью. Есть множество способов заниматься любовью. Жестко. Быстро. Медленно. Технично. Я планирую проделать все это с тобой и посвятить этому долгие, долгие часы. Но не сейчас. Сейчас время для работы. А после – поиграем.

Я кивнула, не в силах ничего сказать. Мне очень хотелось узнать, что для него означает слово «поиграть». Я была практически уверена, что эта та самая игра, на которую я надеялась. Если будет на то воля Божья. Алек неспешно нанес на мои губы клейкую вишнево-красную краску. Покончив с этим, он поднял меня и перенес с кресла к картине.

– А вот теперь начинается сложная часть. Я хочу, чтобы ты прижалась к полотну губами в том самом месте, где они нарисованы. Я помогу тебе, насколько смогу. Подойди как можно ближе и затем медленно прижми губы к картине, чтобы краска с них перенеслась на холст.

Я мрачно взглянула на него, но, как и вчера, не хотела ничего говорить, чтобы не испортить макияж на губах. Теперь даже сильнее, чем раньше. Алек взял меня за голову, а я уперлась руками в стену по обе стороны от картины. Для начала я придвинулась очень близко к холсту.

– Будь осторожна – не прикасайся к картине ни в каком другом месте, иначе мне придется все переделывать, – предупредил Алек, отчего меня тут же охватила паника.

Я медленно вдохнула через нос, выдохнула и наклонилась почти вплотную к картине. Когда я приняла примерно ту позу, в которой должна была находиться, Алек слегка скорректировал положение моей головы, держа ее обеими руками, а потом чуть подтолкнул, чтобы я двинулась вперед.

Выпятив губы, я поцеловала себя, а затем отодвинулась назад. Алек помог мне дать задний ход, чтобы я не потеряла равновесие, а потом донес до кресла. Теперь у черно-белого изображения были идеальные красные губки. Выглядело это почти так, словно художник нарисовал их, однако можно было понять, что это отпечаток. Пускай не абсолютно точный, но, по-моему, в целом выглядело неплохо.

– Именно так, как я это представлял. Ты поражаешь меня, Миа, – с замиранием в голосе произнес Алек, глядя на свой шедевр.

Он стоял со скрещенными на груди руками – одна рука опирается на другую, подбородок уткнулся в ладонь, взгляд неподвижно уперся в картину. Алек смотрел и смотрел.

– Слышал такое выражение: «Не ешь меня взглядом, лучше сделай фотку – она сохранится дольше»? – хихикнула я.

Алек медленно развернул голову ко мне.

– Это будет храниться у кого-нибудь дома в течение всей его жизни. Будет передаваться из поколения в поколение, став наследием на множество грядущих лет.

Ну что ж, когда он это так формулировал, звучало фантастически круто.

* * *

Оставшуюся часть дня он опять меня фотографировал. На сей раз я, уже раздетая догола по пояс, стояла лицом к пустому холсту, на второй половине которого была моя фотография.

– Не понимаю, зачем мне для этого раздеваться, – сказала я, прикрывая рукой обнаженную грудь.

Мои девочки покрылись мурашками, что вряд ли придало фотографии особую прелесть. Мои волосы снова были распущены и взлохмачены, но теперь Алек пригласил стилиста, который профессионально привел их в беспорядок. Я так хохотала, что мой француз сделал разворот кругом и поспешно отправился проверять другие участки фронта. Вообще-то я прекрасно понимала, что достаю его. Вероятно, мистер Дюбуа не привык к тому, чтобы музы препирались с ним и затрудняли его работу. Это, в свою очередь, заставило меня задуматься о том, сколько же муз у него было в прошлом. Мысль, что я лишь одна из многих, бесила меня.

– Ты раньше уже нанимал музу?

Мне вовсе не хотелось слышать ответ, но я не могла удержаться от вопроса.

Камера щелкнула, и Алек обратился по-французски к одному из ассистентов. Тот передвинул большой софит на пару сантиметров, и камера щелкнула вновь.

– Нет, ma jolie. Ты единственная, – в конце концов ответил Алек.