Читать книгу "Храм - Стивен Спендер"

— Например?

— Ну, один пример я запомнил, потому что Саймон превратил его в строчку стихотворения. Сэлоп рассказывал о староанглийском крестьянстве, об обработке почвы и так далее, и вдруг умолк, подошел к окну школьной библиотеки, взглянул на свежевспаханные поля — они уже начинали покрываться всходами пшеницы — и сказал: «Плужный лемех взрыхляет крик».

— Что он имел в виду?

— Мы с Саймоном пришли к выводу, что он думал о том, как пашут поля в Нормандии, в ландшафте Западного фронта, где фермеры, конечно же, до сих пор натыкаются при пахоте на следы войны — каски, пулеметные ленты, Железные кресты, снарядные гильзы. Как бы то ни было, в школе мы с Саймоном мистера Сэлопа просто боготворили. Мы пытались выяснить, что он думает о войне, но разговорить его нам удавалось с большим трудом. Когда же он все-таки заговаривал на эту тему, мы отнюдь не были уверены, что он не морочит нам голову. А может, он попросту был сумасшедший. К примеру, однажды он сказал: «Я любил каждый миг войны. У меня был белый конь, верхом на котором я частенько катался на передовой». Как-то раз мы спросили его, ненавидит ли он немцев.

— И что он ответил?

— Он сказал: «Я любил всех солдат в окопах, на чьей бы стороне они ни воевали, но особенно немцев, просто потому, что нас учили их ненавидеть. Общественная ненависть порождает личную любовь. Возлюбите врагов своих! Боже мой, я люблю врагов Англии!»

— Как же вы на это отреагировали?

— Уилмот, уже неплохо разбиравшийся в психоанализе, заподозрил неладное. Что до меня, то я, по-моему, мистеру Сэлопу нравился. Уилмот сказал: «Будь осторожен, если он пригласит тебя прогуляться и примется хватать за задницу».

— А он тебя хоть раз приглашал?

— Конечно, да мне и самому до смерти этого хотелось. Но прежде чем ему, вернее сказать, нам, что-то удалось, его уволили.

— За что?

— Директор сказал нам, что он заболел, но в тоне директорского голоса явственно слышалось, что «болезнь» эта зовется «сексом».

— А что с ним стало потом?

— Об этом я и пишу роман. Ведь мы так ничего и не узнали.

— Что же, в таком случае, происходит в романе?

— Он начинается с того, что учитель вернулся с фронта и стал преподавать в школе, но частица его души так и осталась в окопах. Школа — это ведь своего рода война, война между учениками и учителями, не правда ли? А этот учитель воюет на стороне учеников точно так же, как, можно сказать, воевал на стороне немцев. Он контуженный неврастеник, и один чрезвычайно искушенный ученик это осознает. Образ ученика списан, разумеется, с Уилмота. В моем романе «У.» (назовем его так) добивается своего рода власти над «мистером С.» (назовем его так). «Мистера С.» в романе не увольняют, он переживает нервное расстройство — возможно, потому, что искусный психоаналитик «У.» чересчур правдиво и бесстрастно рассказывает ему о нем самом. Нечто подобное, полагаю, рассказывал Изамбарду, своему школьному учителю, Рембо. Затем, не поставив в известность «У.», «мистер С.» уезжает в Берлин и проходит курс психотерапии — возможно, у американки-психоаналитика. (Мне нужна в романе и женщина.) Спустя два года в Берлин приезжает «У.», и там, совершенно случайно, он встречает в баре «мистера С.». Оба рады этой встрече, ибо «мистер С.» считает, что теперь, вне запретов, налагаемых школьной жизнью, сумеет добиться «У.», а «У.» просто счастлив вновь обрести власть над «мистером С.». Не проходит, однако, и нескольких недель, как «мистер С.» начинает «У.» смертельно надоедать, поскольку вселяет в него такое чувство, будто они оба вернулись в школу, тогда как «У.» хочет избавиться от всякого сдерживающего начала. К тому же «мистер С.» внушает ему физическое отвращение, особенно с тех пор, как однажды, ради более углубленного изучения психоанализа, он лег с «мистером С.» в постель. Этот эпизод вышел у меня уморительно. — Он усмехнулся.

Уильям умолк по меньшей мере на минуту.

— А дальше?

— Это как раз страшно трудная часть. Проблему такого же рода не сумел решить в «Самом долгом путешествии» Форстер. Дело в том, что я сам загнал себя в угол, выбраться из которого можно лишь с помощью мелодрамы. Хотя без мелодрамы в любом случае не обойтись.

— А дальше? — нетерпеливо повторил Пол. — Дальше-то что?

— Ну, как я теперь понимаю, мне придется вернуться в прошлое и придумать причину, по которой в Берлине у «мистера С.» оказался тот армейский револьвер, что был при нем в окопах во время войны. Очевидно, во время припадка, вызванною последствиями контузии, он должен либо застрелиться, либо пристрелить «У.» — возможно, и то и другое. А будучи не в силах сделать выбор, «мистер С.» однажды вечером напивается в стельку. Он стреляет себе в нёбо, но в мозг не попадает (пуля выходит сквозь верхнюю часть щеки). Тогда, истекая кровью, он приезжает на такси к «У.», звонит в дверь, протягивает «У.» револьвер и просит его прикончить. «У.» весьма резонно — но клинически равнодушно — замечает: «Свою грязную работу ты должен был сделать сам», — отдает ему оружие, сажает его обратно в такси и везет в ближайшую больницу.

— И чем же все кончается?

— Этого я как раз еще не решил. Может, ты, Пол, подскажешь развязку? — с оттенком злорадства в голосе спросил он.

— Ну, будь автором Эрнест Хемингуэй, роман заканчивался бы тем, что «мистер С.» влюбляется в больнице в свою медсестру. Возможно, они бы и поженились.

— Вот это да! Все правильно, молодец! — Уильям покатился со смеху. — Но у меня есть идея получше.

— Какая?

— Не догадываешься? Униженный и посрамленный, «мистер С.» приползает в милый его сердцу домик матери, стоящий на тихой, старой маленькой площади в Кенсингтоне. Сжалившись над ним, мать прощает его и дает ему там приют до конца его дней, который настает через несколько месяцев, при более удачной попытке самоубийства.

— А если серьезно…

— Если серьезно, то я подозреваю, что еще в окопах в памяти «мистера С.» запечатлелся образ юного немца, которого ему приходится разыскивать в самых грязных пивных и притонах Берлина. Поэтому он никуда из Берлина не уезжает. Там он катится по наклонной плоскости. Есть люди, которые во искупление собственных грехов вынуждены опускаться и влачить жалкое нищенское существование — подобно ибсеновской Дикой Утке, нырнувшей сквозь тину и водоросли на самое дно пруда… — Побыв пару минут серьезным, Уильям вновь рассмеялся.

Пол сказал:

— Потом он привозит своего берлинского беспризорника в маленький домик в Кенсингтоне и знакомит Карла — ибо именно так зовут мальчишку — с матерью.

— Блестяще!..

Уильям подошел к камину и, всплеснув руками, сказал:

— А мать ВЛЮБЛЯЕТСЯ в Карла и отбивает его у «мистера С.». Она ПОБЕЖДАЕТ! Мать ПОБЕЖДАЕТ!!! Мать ПОБЕЖДАЕТ!

Оба оглушительно расхохотались, а потом умолкли.

— Мне пора, — сказал Пол. Он знал, что где-то средь всех этих головоломных вариантов Уильям уже отыскал ключ к написанию своего романа. — «Мистер С.» усыновляет Карла. Он нашел сына. А теперь мне пора в Гамбург. — Он встал.