Читать книгу "Наследница царицы Савской - Индия Эдхилл"

– Тамрин, у меня есть поручение для тебя. Приведи царевича Иудеи в мой сад.

– Немедленно будет исполнено, солнце наших дней.

Но, несмотря на почтительные слова Тамрина и его низкий поклон, Билкис почувствовала, что он не одобряет это решение.

«Если бы боги даровали мне одно желание – после обретения наследницы, – я попросила бы слуг, прислужниц и евнухов, которые не нянчили меня с детства, еще до того, как у меня начала округляться грудь!»

Иногда их опека буквально душила ее, а их дотошная заботливость удовлетворяла даже самые безумные побуждения еще до того, как она их высказывала.

– О, нет необходимости приводить его немедленно, – ответила она, борясь с желанием напомнить Тамрину, что Савским царством правит она, а не он, хоть он и служил еще ее матери, – но я должна поговорить с ним. Я хочу узнать об этом царе Соломоне больше, чем мне могут рассказать на придворной аудиенции. И если ты что-то услышишь…

– Да, моя госпожа. Можешь положиться на меня.

– Я полагаюсь на тебя, – сказала она, ласково опуская руку на его склоненную голову, – и не сомневаюсь, что ты разузнаешь для меня, что за человек царь Соломон. Или, по крайней мере, каким считают его подданные.

Тамрин, польщенный таким доверием, склонился еще ниже, поднося к губам бахрому ее пояса:

– Свет наших очей, твое желание будет исполнено. Мои рабы по крупицам выпытают у этих неотесанных варваров все. И ты будешь знать царя Соломона лучше, чем его родная мать.

В некоторых делах спешка бесплодна. Что-что, а это она хорошо усвоила, готовясь ко дню, когда на голову ей должны были возложить солнечный диск короны. Билкис научилась терпеть, а потому ждала, храня спокойствие среди повседневных забот и человеческих желаний.

Ведь все смертные постоянно чего-то желали. Страсти управляли жизнями людей. Земля, золото, пряности. Власть и любовь. Сильные подчиняли страсти своей воле, умные ставили чужие стремления на службу собственным потребностям, мудрые приручали и обманывали свои желания, укрощая их.

Глупцы сражались с соблазнами жизни и в конце концов все теряли.

Так учили Билкис. Так и сама она управляла своей судьбой. Сейчас предстояло выяснить, что за человека прислал царь Соломон от своего имени. «Заодно я узнаю, каков сам царь Соломон – или каким он кажется своему верному слуге». Она улыбнулась и распустила веер из павлиньих перьев. На этой встрече она решила показать то, что мужчины других народов называли женственностью, продемонстрировать свое тело, словно дар. Роскошное платье с золотой каймой облегало ее формы. Полупрозрачная ткань подчеркивала контуры груди и линии бедер. Оба запястья украшало по дюжине браслетов, звеневших при каждом движении рук. Накрашенные кармином губы горели ярким пламенем.

«Если этот северянин не мертвец и не евнух, он не устоит». А с мужчиной, одурманенным женскими чарами, легче договориться.

Она сразу заметила, что терпение у Иофама, царевича Иудеи, на исходе. Его губы сжались в тонкую линию. Он зашагал к ней скованно, как если бы какой-нибудь глиняный идол сошел с постамента. Билкис приветствовала его улыбкой и протянула руку ладонью вверх, чтобы окрашенная хной кожа засияла на солнце.

– Царица Савская рада тебе, посланник царя Соломона. Она хочет новой беседы с тобой. Нет, не опускайся на колени, ты можешь сесть рядом, – добавила она, быстро оценив его норов.

Конечно, царевич Иофам и не думал преклонять колени, и теперь, когда Билкис так беззаботно отказалась от ритуала, он спохватился, что должен проявить к ней почтение, а не хмуриться.

– Спасибо, царица, но я постою.

– Что ж, стой, – тихо рассмеялась Билкис, – но, боюсь, ты утомишься, ведь я хочу узнать о твоей стране и твоем царе все. Когда устанешь стоять, разрешаю тебе сесть, где сочтешь удобным, чтобы мы могли говорить, как добрые друзья.

Посланник царя Соломона смотрел на нее с опаской, словно видел перед собой дремлющую ядовитую змею. Царица снова улыбнулась. Столкнувшись с наделенной властью женщиной, этот человек действия растерялся.

– Поведай мне о царе Соломоне.

– Что ты хочешь узнать?

– Конечно же, то, что ты хочешь мне рассказать. Он великий царь, мудрый и могущественный, это понятно. Разве не всех царей описывают такими словами? – Она взяла веер из ярких павлиньих перьев и начала медленно обмахиваться, овевая свою кожу легчайшими дуновениями. – И ему нужны мои пряности. Это тоже можно сказать обо всех царях.

– Тогда что я могу сказать такого, чего ты не знаешь? – спросил Иофам. – Твои советники уже успели прочитать царские свитки. Разве тебе не объяснили, что там написано?

Билкис мягко опустила веер на колени. Иофам явно гордился своим умением говорить прямолинейно и ни во что не ставил женщин. Билкис подумала, что самое время воззвать к Матери и обуздать его.

– Я читала свитки, юноша, и знаю, о чем там речь. Позволь мне дать тебе совет, Иофам. Тебе следовало бы помнить, что ты здесь не ради себя, а ради своего царя. И ты проявил бы еще большую мудрость, если бы учитывал одну вещь.

– Какую? – спросил он.

Билкис знала, что он не выдержит воцарившегося молчания.

Она с удовольствием отметила, что его лицо вспыхнуло от досады и разгорающегося гнева. «Он ожидает, что сейчас я покажу ему свою власть, начну угрожать». Она улыбнулась и снова подняла веер.

– Что я не только царица. Я гожусь тебе в матери. Или, по крайней мере, в тетушки, – добавила она, и в словах ее звенел смех. – А теперь иди сюда, Иофам, царевич Иудеи, садись рядом со мной на эту подушку и расскажи мне то, что я хочу знать.

«Это так просто». С лица Билкис не сходила улыбка, пока укрощенный брат царя Соломона устраивался на подушке у ее ног, словно сын или придворный певец. Умение заставлять людей слушаться, как и любое другое, мало было приобрести, его следовало постоянно совершенствовать на практике.

«Никогда не отдавай приказ, если знаешь, что его не выполнят, Билкис. Никогда не давай мужчине возможности ослушаться и проявить неуважение. И даруй то, чего он даже не успел попросить». Сквозь годы тихий голос матери делился с ней женской мудростью. «Да, мама, – ответила мысленно Билкис, – я помню. Смотри, как этот грубый надменный мужчина склоняется передо мной, сам не зная, что покоряется».

И, как она и ожидала, стоило царевичу Иофаму заговорить, он открыл намного больше, чем думал, и, конечно, намного больше, чем хотел, приходя сюда. Как и большинство мужчин, он становился красноречивым от восхищенного внимания женщины. А возможность восхвалять достоинства своего царя и величие своей родины вдохновляла на бесконечные славословия.

«Если бы я поверила хоть половине того, что он рассказывает о своем мудром царе, мне пришлось бы пасть ниц и поклониться Соломону!» По словам Иофама выходило, что в Соломоне больше от бога, чем от человека.