Читать книгу "Вирус Зоны. Кочевница - Дмитрий Лазарев"

Тварей много, и они, похоже, твердо намерены нами пообедать. А может быть, поужинать или позавтракать? Черт разберет это хмурое небо – утро, день или вечер на дворе, не поймешь! Вот один истребитель подбирается ко мне достаточно близко, и я работаю на рефлексах – вскидываю автомат и стреляю. Очень короткой очередью: ему, чтобы сдохнуть, хватит, а патроны экономятся.

Идущий рядом щуплый очкарик с ан-детектором в руке говорит мне что-то, но я не разбираю слов из-за грохочущих автоматов и переспрашиваю.

– Аномалия, говорю, на месте памятника Святителям. Его не видно, заметил?

На всякий случай киваю, хотя понятия не имею, о чем он говорит. Какая аномалия? Какой памятник? Где я вообще?!

Глаза мои, видимо, отражают определенную долю непонимания, но он толкует мой взгляд по-своему и отвечает на возникший, по его мнению, в моей голове конкретный вопрос:

– Не ТА аномалия, хотя место для нее вроде бы подходящее. Обычный Провал.

Так, становится немного яснее. С Провалами мне сталкиваться уже приходилось, правда, нечасто, поскольку появились они совсем недавно. И «обычными» я бы их не назвал. Провалы – одни из немногих малых аномалий, которые не просто создают особые условия вокруг себя, но и меняют захваченную ими часть пространства, превращая его в некую бездонную дыру. А может, и не бездонную, я не проверял и как-то не горю желанием это сделать. Провалы – на редкость опасная штука. Днем они притягивают истребителей, а ночами из них такое лезет… Впрочем, очкарик, судя по всему, – научник из АПБР, и для него Провал вполне может быть уже достаточно заурядным явлением, хотя подобные ему специалисты обычно изучают их дистанционно и крайне редко лезут на передовую. Тут, видимо, что-то заставило. А страха в глазах не заметно. Только любопытство. Типаж безбашенного ученого? Может быть, однако в любом случае очкарику респект! Нет ничего хуже, чем защищать истерящих от паники гражданских. Итак, очень похоже, что это – экспедиция АПБР, а я в охране. Хотя застрелите меня, если я помню, как здесь оказался!

Твари отстают, когда до храма остается немногим более пятидесяти метров. Их потери довольно велики, а у нас только двое раненых – один из охраны и один научник. Мне наконец удается спокойно оглядеться, и сердце екает: среди сотрудников АПБР мелькает что-то знакомое – фигура, прическа (волнистые каштановые локоны, забранные в хвост, по-походному). Неужели?! Повернись же, ну! Девушка так и делает, словно слышит, и от взгляда ее глубоких, как Байкал, голубых глаз душа привычно замирает. Агнешка! Она не видит меня, смотрит будто сквозь, явно чем-то обеспокоена. Хочется поднять руку и помахать ей, но рядом раздается хмыканье. Очкарик на сей раз удивительно некстати. И смотрит он туда же, куда и я, а потом бросает на меня сочувствующий взгляд.

– Что, брат, нравится, да? Губа у тебя не дура, только лучше забудь ее.

– Почему? – хрипло спрашиваю я.

– Занята она. По слухам, жених у нее крутой. – Он понижает голос, чтобы его слышал только я. – Говорят, из независимых сталкеров. В Муромской Зоне работает. Олегом зовут, кажется.

Вот ни фига себе заявочки! А я тогда кто? Адмирал Иван Федорович Крузенштерн?! Зеркала нет, и посмотреть мне некуда. Но пока я пытаюсь сообразить, что за фигня творится…

– Что за ерунда?! – восклицает очкарик.

Я смотрю на него, а он – на свои часы, явно совмещенные с каким-то хитрым научным прибором.

– В чем дело? – интересуюсь я.

– Пси-детектор зашкаливает. Ни с того ни с сего…

Мне становится холодно. Не целиком, а только спине, по которой пробегает волна озноба. Жуткая догадка заставляет лихорадочно оглядеться по сторонам… Так и есть! Вон там, в глубине парка, в направлении Провала, от которого мы только что с боем отступали, стоит черная человеческая фигура. Твою же мать! Поворачиваюсь к остальным, чтобы выкрикнуть предупреждение, и спотыкаюсь глазами о замершее, будто мертвое лицо очкарика с остановившимися пустыми глазами. А в руках у него пистолет. Он подносит его к подбородку и нажимает спуск. Выстрел в тишине кажется оглушительным, а мне в лицо брызгает темным и теплым…

Рывок! И реальность принимает меня в свои не слишком-то ласковые, заполненные болью объятия. Я полусижу, опираясь на локти, на пружинной койке. Сердце колотится как бешеное, а на лбу холодный пот. И что это было: сон, бред? И где я сейчас, черт побери?!

* * *

Карантин АПБР

Карантин АПБР – довольно неприятное и тоскливое место. Мне приходилось пару раз бывать в нем по возвращении из-за Периметра: однажды меня неофициально привлекли к спасательной операции, а второй раз заловили, когда я водил в Зону «туристов». Тогда удалось обойтись условным сроком. Сейчас на это надеяться не приходилось. Заняться в карантине решительно нечем. Средств связи нет – ни позвонить, ни выйти в сеть. Посетителей, естественно, тоже никаких, до тех пор, пока не станет ясно, что я не притащил из Зоны никакую заразу. Только врачи, иголки, лекарства и пробирки с кровью. Много пробирок с кровью. Короче, прав меньше, чем у заключенных. И сей процесс может тянуться неделями. А в данном случае дополнительно «вдохновляло» то, что после всех тестов мной плотно займется служба безопасности АПБР, и вот уж они с меня с живого не слезут.

Первичные показания по нашему делу я дал через сутки после того, как пришел в себя. Лично полковнику Одинцову, куратору Московского сектора АПБР. Естественно, по телефону, который унесли сразу же после того, как завершился наш разговор. Умолять бесполезно: персоналу карантина дано строжайшее указание – никаких телефонных разговоров, кроме специально санкционированных по защищенному каналу. Кроме того, я не просто пациент карантина с неподтвержденным статусом безопасности для окружающих, а еще и преступник, обвиняемый в особо тяжком… Им, строго говоря, и общаться-то со мной запрещалось, так что нечего было и рассчитывать на получение хоть какой-нибудь информации.

На самом деле именно это и было в моем положении самым мучительным: неизвестность и невозможность самому предпринять какие-нибудь действия, чтобы ее развеять. Я мог лишь предполагать, что Агнешка отправилась с экспедицией АПБР в новообразованную Владимирскую Зону – на это недвусмысленно намекали мои сны, повторявшиеся с удручающей регулярностью. Причем, судя по ним, у экспедиции там возникли нешуточные проблемы.

Быть может, глупо строить замок своих умозаключений на столь шатком фундаменте, как сны, но я отчего-то был уверен, что это не просто кошмары. Правда, на чем зиждется эта моя уверенность, я тоже не мог себе внятно объяснить. Что-то во мне весьма серьезно изменилось после этого визита в Зону. Нет, я не сошел с ума и даже не подвинулся, хотя поначалу такие предположения у меня тоже возникали. Изменения были более глубокими и, я бы сказал, качественными. Вряд ли это вызванные Зоной мутации – перед походом я вколол себе антинову, а РПД я превысил всего на несколько часов. Тогда что? Я начал видеть и слышать то, что не в состоянии видеть и слышать другие? Да, если только это не остаточные галлюцинации после двойной пси-атаки, которую я чудом пережил. Скорее всего из-за нее меня тут так долго и мурыжат. В противном случае мной бы уже давно занимались дознаватели, а то и суд: чего там рассусоливать, когда в машине нашли пробирки с кровью Измененных?! Улики убойные и неопровержимые, позволяющие отправить меня почти напрямую из Зоны аномальной в зону строгого режима.