Читать книгу "Большая книга ужасов – 67 (сборник) - Евгений Некрасов"

– Глаза у тебя хорошие? – улыбаясь, спросил Гематоген.

Папа сказал:

– Не жалуюсь.

– Тогда смотри! – Гематоген открыл коробок.

Внутри на ватке лежали ходики. Без гирь и маятника они занимали восьмую часть коробка. Циферблат был со спичечную головку, на нем угадывались пятнышки цифр.

– На ходу, – заметил Гематоген. – Смазывать маслом нельзя, керосином только. Пустить капельку сверху, подождать, когда лишнее испарится. Я запустить не могу, руки не те, а Петя умел. Гирьки подтянет иголочкой, подтолкнет маятник… – У старика был гордый вид: мол, ну как, удивил?

Мышь выставила вперед ногу и заговорила, дрожа бантиками:

– Вы с ними заодно, да? А вы знаете, что это они убили Веника?!

– Кто? – смешался Гематоген. – Кто «они», я тут один живу. А ходики сделал Петя. Зимой ночи долгие, времени много, он и делал.

Я бы поверил, если бы не видел распятую мышь.

Вокруг на сотни километров не было ни одного человека, кроме нас с папой и старика. Мы не распинали мышь, а старик не мог это сделать одной рукой. Он и двумя бы не мог, стоило поглядеть на его огромные пальцы, в которых не удержался бы гвоздик размером с обломок иглы.

– И шпагу Петя сделал? – наседала Мышь.

У Гематогена забегали глаза. Клянусь, он впервые слышал про шпагу! Но, видно, зная об эльфах побольше нашего, старик пробурчал что-то утвердительное.

– А зачем он ее отравил?!

– Тише, тише! – Лицо старика посерело, по лбу градом катился пот.

Тогда я и понял: ОН БОИТСЯ.

Глава IX. Эльфы начинают атаку

Меня разбудил тихий непрекращающийся хруст. Погода начала портиться, тучи заволокли ночное небо, и в комнате не было видно ни зги. Нашаривая впотьмах фонарик, я еще не догадывался, что происходит. Хруст слышался со всех сторон, как будто я оказался в бумажном пакете, сминаемом чьей-то гигантской рукой. В матрасе подо мной шуршало сено. Фонарик все не попадался под руку, потом вдруг я схватил что-то маленькое и мягкое. В следующее мгновение оно вывернулось, и по пальцу мне словно полоснули бритвой. От неожиданности боль показалась очень сильной, я вспомнил об отравленной шпаге и заорал. Вспыхнул фонарик – оказывается, он был у папы. И тогда мы увидели…

Наши вещи, одеяла, мешки с припасами на оставшиеся полтора месяца – все-все, что можно было изгрызть, покрывали бурые шерстяные комочки. Они сидели без промежутков, как соты в пчелином улье. Розовые на просвет ушки подрагивали – мыши грызли.

Папа водил фонариком, выхватывая из темноты все новые картины нашествия. Вот десяток мышей, сидя цепочкой на подоконнике, уничтожает ремешок от бинокля. Вот вдруг осел большой пакет гречки, и крупа из дыры растеклась по полу, смешиваясь с рассыпанной мукой. Вот в бурой толпе на столе с глупой улыбкой мечется плешивая маска куклы Барби. Волос уже нет, а прогрызенная голова как шлем наделась на морду мыши. Недолгое метание, приглушенный писк – и пластмассовая улыбка превратилась в труху.

Из столбняка нас вывел громкий удар об пол и звон стекла. Не меньше сотни мышей, забравшись на полку, столкнули банку с тушенкой Гематогена. На наших глазах они кокнули еще одну, набиваясь между стеной и банкой, пока не сдвинули ее на край.

– Сейчас я буду кого-то убивать, – сказал папа, хватая с пола резиновый сапог.

Он уже размахнулся – и вдруг обнаружил, что в руке у него жалкий огрызок голенища. Литая подошва осталась на полу, как пляжная тапка без верха, остальное было рассыпано мелкой резиновой крошкой.

Тогда папа подхватил на руки не успевшую проснуться Мышь и, давя пищащих врагов, босиком вышел из дома. У меня не было его выдержки. Сорвав с себя одеяло, уже кое-где превращенное в кружева, я бросил его на пол и по одеялу кинулся к двери. Последние два метра пришлось одолевать буквально по головам. Под пяткой хрустнул маленький череп, и я выскочил к папе на крыльцо.

Мы стояли в одних трусах, не чувствуя ночного холода, и слушали, как в темноте работают челюсти. Бороться с таким количеством мышей было невозможно. Чтобы уничтожить всех, пришлось бы поджечь дом.

И вдруг хруст и возня прекратились. Мы расслышали негромкий, очень высокий свист, от которого в ушах засвербело, как будто ковыряли спичкой. Свист повторился, и мыши по нашим ногам хлынули из дома. Они исчезли за секунды, я даже не успел вскочить на перила.

Постояв еще немного, мы пошли подсчитывать убытки.

Говоря коротко, той ночью мы остались голыми, босыми и голодными. Все съедобное мыши съели, все несъедобное, но поддающееся зубам – сгрызли. Жалкие остатки круп, муки и соли вперемешку с мышиным пометом расползлись по полу как зыбучие пески, просыпаясь во все щели. Надеть было нечего, только у Мышки сохранился спортивный костюм, в котором она спала. Деньги превратились в труху. Папин паспорт из прямоугольного стал овальным (хорошо, что фамилия читалась и фотография не пострадала). Как ни странно, часы эльфов не пропали и не попались на зуб грызунам. Папа надеялся их продать, как только мы доберемся до большого города. Но сначала нужно было дождаться вертолетчиков. Мы понимали, что нас выживают из дома, но улететь не могли.

– Уезжать вам надо, – мрачно сказал Гематоген. Для разговора он, как заправский конспиратор, увел нас на берег журчащего ручья и выбрал открытое место. Но все равно оглядывался и замолкал, если вдруг по траве пробегал ветер. Старик уже не утверждал, что не знает никаких эльфов, но и не рассказывал о них.

Папа в ответ беспомощно повел рукой. На чем уезжать? Где тот поезд или хотя бы телега, покажите!

Думать о пешем походе не хотелось. Старик нарядил нас в Петины военные обноски, и все бы ничего, но для Мыши не нашлось обуви. Из остатков сгрызенных кроссовок папа сделал ей сандалии на веревочках, которые спадали через каждую сотню шагов.

– Я попробую наладить рацию, – пообещал Гематоген.

Папа удивленно вскинул бровь, он даже не видел эту рацию.

– Старая, но была в рабочем состоянии, – понял незаданный вопрос Гематоген. – Петя с ней возился, а я не включал, как он погиб.

– А от чего он погиб? – влезла Мышь.

– От смерти, – буркнул старик и поднялся. – Часа через два приходите на чердак генератор крутить. Батареи с тех пор сели.

Когда мы пришли, на чердаке было прибрано. Пахло влажными некрашеными досками.

– Зря вы с одной рукой. Толик бы убрался, – сказала Мышь.

– Это мой дом, – ревниво ответил Гематоген и подозвал меня. – Вот «шарманка», вот стрелка. Крутишь ручку, чтоб стрелка была в зеленой зоне. Меньше напряжение – плохо, но можно, больше – нельзя, а то радио мне сожжешь. – Он оседлал голову старинными наушниками из черного эбонита и посмотрел на меня: – Что стоишь, крути!

Я стал крутить. Ручка поворачивалась с большим усилием, разгоняя в ящике динамку, стрелка то не хотела подползать к зеленой зоне циферблата, то вдруг опасно приближалась к красной. Занятый добычей электричества, я почти не видел, что делает Гематоген. На прием рация работала, точно. Я слышал то шорохи и вой пустого эфира, то тилиликанье далекой морзянки. Несколько раз старик начинал говорить в микрофон: