Читать книгу "На спине лоскутного дракона - Надея Ясминска"

Пока я собирался с мыслями, нищий оборванец, который был когда-то великим волшебником, поднял с земли деньги и глянул на меня с легкой завистью и тоской. Вернее, не на меня, а на мои руки, на причудливые руны возле костяшек – то место, где у него сейчас зияли шрамы. Потом потянул за собой единорога и, не проронив ни слова, исчез в лесной чаще. Я не стал его останавливать.

По правде говоря, я просто не знал, чем его можно остановить.

ЭВАДНА

Каждую весну его тянуло к ней. И тогда он сбрасывал личину затворника, словно старую кожу, и отправлялся в путь – без коня, без экипажа, просто пешим, потому что хотел прочувствовать каждый шаг. За ним, как обычно, тянулась вереница молчаливых стражей, но они давно не играли роли. Люди вокруг будто становились прозрачными, их слова падали, едва сорвавшись с губ, как бескрылые птицы. Он видел лишь дорогу и слышал только ее дыхание, и шел быстрее, оживая, собирая воедино покрытые пылью чувства.

Она встречала его, украшенная ранними цветами и робкими зелеными ветками. Ее глаза, которые когда-то были фиолетовыми, теперь в сумерках искрились огоньками свеч. Он растворялся в ее звуках и запахах и шептал:

– Ты все такая же. Совсем не изменилась.

– Ну как же, – смеялась она. – Вон как разрослась вширь. И такая болтливая, что сама от себя устаю.

Действительно, она без умолку что-то говорила разными голосами, иногда рассыпалась детским смехом, иногда отзывалась вечерней птицей. А он просто касался ее шершавой, обветренной кожи и повторял про себя: «Теплая… живая…»

– Так ведь весна, – с легкостью читая мысли, усмехалась она и укутывалась в крапчатый плащ ночи.

И в конце концов просыпалась боль, которая жила в нем, словно зверушка в норке, и начинала царапать и грызть его изнутри. Он убаюкивал эту боль, гладя по колючей шерстке, пока любимая дремала рядом.

Уходил он на рассвете, с первыми лучами солнца. Тихо и не оглядываясь, чтобы не разбудить. И чем дальше он удалялся, тем явственней проступали черты стража, шагавшего с ним бок о бок. Прозрачный человек снова обретал плоть и превращался в советника и друга. Друга, который обычно сопровождал его молча, но в этот раз почему-то сказал:

– Ты не должен больше туда возвращаться, мой король. Ты назвал город ее именем и можешь назвать так еще десятки городов. Но это не вернет ее. Твоя жена умерла.

«Слепец, – в ответ подумал он. – Старый, верный, дорогой сердцу слепец. Она не умерла – она и есть город. Она выглядывает из каждого окна, ее сердце стучит кривым колесом в повозке, мостовые – ленты на подоле платья. Ее румянцем окрашиваются дома на рассвете. Разве такие, как Эвадна, умирают?»

Но вслух Эльтанор ничего не произнес. Здесь, в пустыне людей, ему незачем было облекать свои мысли в слова.

СВОИ

– А нечего тебе об этом знать. – Хромая Лиса засучила один рукав и принялась колотить пестиком в ступке так, что гул застил уши.

– Но, ба, я подумал…

– А нечего думать.

Она стала носиться по землянке и срывать с тяжелых вязанок трав, свисающих со стен и потолка, то веточку, то полветочки, то пару листочков. Потом швырнула все это в котел и туда же всыпала толченые ягоды. Ити молча наблюдал за ней. Когда у мальчика выдавалась минутка просто так посидеть и поглазеть, он всегда удивлялся, словно в первый раз, как эта женщина может быть его бабушкой. Тонкая, юркая, по-дикому красивая лекарка, которая так и не смогла состариться, хоть отчаянно пыталась.

Хромая Лиса зачерпнула длинной ложкой варево, попробовала, сплюнула, утерла слезящиеся от едкого пара глаза. Потом хлестнула себя тугой рыжей косой по спине и неожиданно сказала:

– Вот что, запомни. Не придумано еще такого зелья, чтобы люди языками чесать перестали. Мало в их жизни толка, вот и выдумывают всякие байки. Я обычным ребенком родилась, как все рождаются. А то, что лисица чуть из колыбели не утащила – так чего ждать, раз стоим у самого леса. Старого Олина тем летом медведь разорвал, и что, разве кто пикнул?

– А Ильна, плотникова старшая, сказала… – начал Ити и замолк.

– Плотникова старшая, – фыркнула Хромая Лиса, чуть оскалив мелкие белые зубы. – Груди-то уже выросли, а мозги все никак не появятся. Ну, что она сказала?

– Что не просто так тебя, ба, лисица тащила, – осмелел мальчик. – Что она в тебе родную кровь учуяла. А дед твой проснулся, хвать тебя за руку, а зверь – за ногу. И если б не проснулся, она б тебя к своим, оборотням, унесла. К папане, то бишь. Это Ильна так сказала – к папане.

– Шибко все умные вокруг, – пробормотала лекарка, сняв котел с очага и накрыв его крышкой. – Что ни спроси – все знают, верно своими глазами видели. Папаня мой испарился, когда меня на свете еще не было. Сколько лет прошло, а все шепчутся, сторонятся. Даже имени лишили. Хромая Лиса – и все тут! Да, злее зла в наше время не придумаешь: охрометь и рыжей уродиться. Это зуд у людей такой – все у них вилы чешутся. И от него тоже лекарства не сваришь. Только нечего им здесь ловить, ясно тебе? Я обычная, род мой обычный, и жить мы здесь будем. Никуда не уйдем. Можешь передать это плотникову семейству – и старшим, и младшим. Нет среди нас оборотней, слышишь?

– Я пойду к опушке, домастерю, – вместо ответа сообщил Ити. Он не любил, когда бабка Лисонька (так он ее про себя называл) начинала злиться. Мальчик соскочил с лавки и вылез наружу, и прохладный ветер сдул с его рубахи терпкий запах ягод и трав.

– Бездельник! – крикнула ему вдогонку Хромая Лиса. Почему-то именно в ругательствах проскальзывали нотки затаенной нежности, которую она скрывала не хуже медяков под полой и редко извлекала на свет.

А Ити дошел до опушки и направился дальше, к лесному озеру. Мальчик решил, что раз бабка ничего ему не сказала, то и он будет молчать. Наверное, так заведено. Он ни словом не обмолвится о вчерашней ночи, когда он лежал на заросшем тростником берегу, рассматривал свое отражение в лунном свете и видел свои глаза – чужие, желтые, с тонкой полоской зрачков. И о том, что был там не один: рядом спокойно сидел старый, серебристо-седой лис.

ИСТИННАЯ МАГИЯ

Горе, горе тому чужеземцу, что осмелится вообразить, будто трактир «Медный чайник» был создан для торговцев, идущих за редкими камнями на запад! Да пути еще не были протоптаны и камни те не открыты, а «Медный чайник» уже стоял, и его ступеньки порядком продавились. В самом деле, куда вечерком податься честному человеку, как не в старый добрый трактир? Так скажет любой из местных и уверит, что бревенчатый дом всегда был у леса, во все времена, как основа основ.

Годы мелькали, а в «Медном чайнике» ничего не менялось: скрипели стулья, бренчали тарелки, глухо стукались полные до краев кружки. И лишь незадолго до полуночи в залах воцарялась тишина: по лестнице спускалась Госпожа Зариль, чтобы приступить к гаданию.

Поговаривали, что Госпожа Зариль немногим моложе самого трактира. Но толки такого рода ходили лишь шепотком, на задворках. Эта женщина была свежа и хороша собою до самых контуров черной маски на лице. А что под маской – никто не знал: гадалка никогда ее не снимала. Каждый вечер она проходила мимо притихших постояльцев, неторопливо и с достоинством, садилась за особый столик и доставала Знаки.