Читать книгу "Дрожь земли - Роман Глушков"

Сталкеры проводили нового посетителя равнодушными взорами и вернулись к прерванным разговорам. Сталкерам было невдомек, как за эти пять лет мне осточертело корчить перед ними безумца и с каким удовольствием я сжег бы на костре свою маскировочную хламиду, наглазную повязку, бутафорскую бороду и прочий театральный грим. И чего я, разумеется, в ближайшем будущем точно не планировал делать. Сами понимаете: Алмазному Мангусту появляться здесь в своем естественном обличье было бы равносильно самоубийству.

Так что познакомьтесь с еще одной моей конспиративной ипостасью: Капуцин – мой входной билет на Обочину и относительная гарантия здешней безопасности. Атрибуты этого маскарада хранились в одном из моих убежищ и надевались всякий раз, когда мне требовалось наведаться в сталкерский рай. Скромный и даже наивный рай, по меркам обычного мира, но роскошный, как Лас-Вегас, в сравнении с прочими уголками Пятизонья.

Барменша Кали меня откровенно недолюбливала, что было вполне нормально. Эта ворчливая, не вынимающая изо рта сигарету калека не испытывала симпатии к скупым клиентам, пусть даже таковых к ней ежедневно захаживало большинство. Подобно Мерлину, Асклепию и капитану Коваленко – моему приятелю, речь о коем пойдет ниже, – Кали также принадлежала к сталкерам-универсалам – «жженым». То есть людям, которые в момент Катастрофы очутились внутри барьерных куполов, но по той или иной причине сумели избежать гибели. Кали же и вовсе спаслась тогда натуральным чудом. Лишившись обеих рук, она тем не менее выжила, была эвакуирована за Барьер, а спустя несколько месяцев вернулась обратно. Ничуть не сломленная и готовая сражаться с трудностями уже четырьмя руками – гибкими стальными манипуляторами, которые ей соорудили на заказ в одной из протезных клиник.

Успешной войны с Зоной у Кали не получилось, что, наверное, было и к лучшему. Вместо этого ей удалось осесть на Обочине и при поддержке контролирующей рынок мафии открыть собственный бар «Пикник», ставший со временем самым популярным местом отдыха в Пятизонье. Так что с кем и воевала сегодня Кали, это с пьющими в долг и увиливающими от его уплаты клиентами. А мы – скупердяи – лишь поддерживали в тонусе агрессивный настрой барменши. Подобно тому, как пустые бутылки из-под водки помогают охотнику выпустить пар во время неудачной охоты.

– Эй, Капуцин! – не вынимая из зубов сигареты, окликнула меня Кали спустя пять минут после того, как я вошел в «Пикник». – Подойди-ка сюда, кривое чучело! Тут для тебя кое-кто записку оставил. Ну, давай-давай, скрипи суставами – думаешь, охота мне тут на тебя время тратить?

– Капуцин уже идет, о боголепная отрада моего единственного ока! – немедля откликнулся я, поднимаясь со скамьи. – Идет, о царица сих священных стен, ступив в которые всяк раб божий тут же искупает половину своих грехов!..

– И как только земля еще носит подобных идиотов? – фыркнула Кали, презрительно скривив морщинистое, пожелтевшее от табака лицо. – Столько хороших парней каждый год в могилу сходит, а дуракам все нипочем! Знай себе небо коптят и жизнью своей дерьмовой наслаждаются! И хоть бы еще деньгами при этом направо-налево сорили, так нет – над каждой копейкой, гниды, трясутся! Тьфу!..

Не выходя из образа блаженного, я бросил мимолетный взгляд на почетную стену бара. На ней в аккуратном ящичке, под стеклом, висел сувенир, преподнесенный однажды «Пикнику» Алмазным Мангустом (преподнесенный, естественно, не лично мной, а через третьи руки): споротый с моего пилотского комбеза шеврон военного вертолетчика и шесть уложенных рядком револьверных патронов сорок четвертого калибра. Эх, знала бы царица бутылок и пивных бочек, кому именно она сейчас грубит, вмиг устыдилась бы и в качестве извинений угостила бы меня выпивкой за счет заведения!

Увы, раскрывать свою личину Кали я тоже был не вправе. Однако не терял надежды вогнать однажды ее в краску чудесным превращением дурачка Капуцина в зловещего Мангуста. То-то посмеюсь я тогда над хозяйкой этих стен, святости в которых на самом деле было ни на грош, зато совершенных в них грехов – хоть отбавляй.

Надо заметить, что на музейной стене красовался не только мой подарок. Там наличествовало еще десятка три подобных экспонатов, принадлежащих когда-то легендарным сталкерам. У отрезанной от цивилизации Кали было такое хобби: фотографироваться с захаживающими время от времени на Обочину знаменитостями и выпрашивать у них для своей коллекции какие-нибудь безделушки. И когда в один прекрасный день до меня дошла просьба хозяйки «Пикника» тоже отметиться у нее в музее, я лишь пожал плечами и сказал: почему бы и нет? Кому-кому, а мне глупо умалять собственную роль в истории Пятизонья. Тем более что даже сам Командор Хантер давно мечтает заполучить от меня сувенир. Причем гораздо более дорогой, чем выпрашиваемый Кали. Тот «сувенир», который я с рождения ношу на плечах и который, будучи отрезанным от них, весьма колоритно смотрелся бы на серебряном блюде, поднесенном Командору кем-нибудь из его верных слуг.

Чего у коллекционерки не имелось, так это моей фотографии. Я знал: Кали предлагала неплохие деньги тому, кто раздобудет четкий снимок Мангуста, и, желательно, с моим автографом. Почему, спросите, я до сих пор не нагрел на этом руки? Просто ждал, когда цена за мое фото поднимется в два-три раза. Чтобы вырученная награда порадовала не только меня, но и Жорика, которого так или иначе придется использовать в этом деле посредником.

– Держи, ублюдок! – процедила сквозь зубы Кали. После чего, выпустив мне в лицо сигаретный дым, вынула из-под стойки и швырнула на нее маленький пластиковый конверт. Он был запечатан и – я знал это почти наверняка – никем посторонним не вскрывался. При всем презрении барменши к таким мерзавцам, как Капуцин, она не нарушала конфиденциальности переписки – того доисторического обмена бумажными посланиями, к которому иногда прибегали сталкеры, не доверяющие местным средствам связи. Или маргиналы вроде Алмазного Мангуста, в чьих руках эти средства связи гарантированно выходили из строя.

– Премного благодарствую, о почтеннейшая! – раскланялся я и добавил: – Господь даровал сегодня Капуцину лучшие кров и пищу, какие только можно найти в этих землях, а теперь вот неожиданными новостями порадовал. И потому в ответ на доброту твою и участие закажет Капуцин, пожалуй, еще одну кружечку пива и чего-нибудь перекусить.

Уточнять, что конкретно мне хочется, было необязательно. Кали могла без труда предугадать, на каком пункте меню я остановлю свой выбор. Самый дешевый бутерброд – излюбленное лакомство Капуцина на все времена, не важно, сытые они бывали или голодные.

Кто написал мне послание, я знал еще до того, как распечатал конверт. Его оставил мой старый знакомый, капитан Матвей Коваленко – командир одного из внешних блокпостов, расположенных на восточном участке Барьера, в поселке Гдень. В действительности записка от Матвея не была неожиданной, как я заявил Кали. За тем и пришел я сегодня на Обочину, поскольку рассчитывал застать здесь Матвея и посоветоваться с ним. Если, конечно, он будет трезв и способен дать адекватные ответы на интересующие нас с Черным Джорджем вопросы.

Наши с Коваленко судьбы были во многом похожи. Мы оба являлись бывшими военными вертолетчиками и закончили одно и то же летное училище. Разве что Матвей сделал это на два года раньше, чем я. Шесть лет назад, при образовании Барьеров, его вертолет также угодил под удар аномальной стихии и упал на пораженной ею территории. Случилось это непосредственно в день Катастрофы, за трое суток до того, как меня постигла аналогичная участь. Как и мне, капитану посчастливилось выжить, но из-за полученных травм пришлось завязать со своим летным ремеслом. Коваленко стал «жженым» и после долгих мытарств, порожденных отчасти его пристрастием к выпивке, закрепился в итоге на своей нынешней должности. Которую он любил не больше, чем я – свою судьбу вечного изгоя и беглеца.