Читать книгу "Свинцовый шквал - Вячеслав Шалыгин"

Издалека казалось, что это все те же автомобили, роботы, танки… но вблизи становилось понятно, что теперь это не машины, которые до Катастрофы верой и правдой служили людям, а биомехи. То есть мыслящие и существующие по особой программе твари из железа, пластика, силикона и прочих неорганических материалов. Неживые, но живущие, словно те вампиры из сказок. Живая механика. Говоря околонаучным языком – биомеханика.

Поэтому их так и назвали – биомехи. (А не механоиды, что переводится как «подобные механизмам». Механизмы, подобные механизмам? Абсурд. Хотя первым наивным исследователям Зоны Смерти такие ошибки простительны, они выбирали названия для металлической нежити по принципу «чтоб звучно и жутковато».) Или «изделия техноса», если перейти на язык военных.

Почему понадобилось переходить на этот своеобразный язык? Да хотя бы потому, что биомехи сразу же начали войну, и первыми, кто отреагировал на провокацию железных тварей, были, естественно, военные и бойцы специальных подразделений других силовых ведомств. Они оцепили локации еще до того, как рассеялся весь дым и развеялся пепел. Оцепили, вступили в бой с загадочным противником и, как ни странно, удержали свои позиции, хотя биомехи явно пытались вырваться из локаций и наседали с невиданным упорством. А ведь могли и не удержать, поскольку биомехи не только выглядели как чудища из ночных кошмаров, но и применяли неизвестную людям тактику. По сути, первая схватка с изделиями в изолированных пространствах локаций была, цитируя известного поэта, «битвой при закрытых дверях, борьбой жизни с черт знает чем».

Теперь, спустя много лет, понятно, что геройствовать было необязательно, расползтись далеко железные твари не могли. Но тогда люди этого еще не знали и проявили все свои лучшие бойцовские качества. (Сами биомехи поначалу, похоже, также не слишком хорошо понимали, на что способны, а на что нет.) Чугунное воинство было заперто в Зоне, а кое-где и разгромлено.

Вот хотя бы из уважения к этому подвигу военных, а также бойцов подразделений МЧС и оперативных отрядов спецслужб, впоследствии сведенных в Барьерную армию под командованием генерала Шепетова, стоило дать биомехам и второе наименование – изделия. Так народ и поступил, хотя с большим удовольствием называл механическую нежить чугунками или железяками. То есть по-простому, пренебрежительно и заносчиво. Чисто для поднятия морального духа, чтоб не слишком их бояться. Такой уж он, наш народ. Способен пережить все, что угодно, да еще и посмеяться над проблемами. Хотя и серьезно к ним отнестись тоже может. Иногда даже серьезнее, чем ученые.

Когда схлынула первая волна Катастрофы, народ начал разбираться, что же все-таки произошло, и, надо признать, преуспел. Поначалу слухи, сплетни и байки, которых уже через три дня накопилось на целую библиотеку, были даже достовернее и откровеннее блеяния ученых, пытавшихся найти Катастрофе какие-то псевдонаучные объяснения.

Простые люди не искали сложных объяснений простым вещам, соблюдая принцип Оккама (вот они удивились бы, узнав, что следуют каким-то мудреным философским принципам). В народном понимании все объяснялось без особых загвоздок: какие-то умники испытывали какую-то хрень, которая жахнула, не выдержав нагрузки. Ну, вроде реактора на Чернобыльской станции много лет назад.

Теперь сравните. Вот что говорили ученые. Катастрофа стала результатом неудачного эксперимента по прокладке внепространственных переходов или, если короче, гипертоннелей.

Понятно, что второй вариант чуть ближе к истине, но какой он скучный!

Впрочем, ладно. Все это вкусовщина. Кому-то нравится простота, кому-то наукообразность. Сути дела это не меняет.

Катастрофа действительно стала результатом неудачного эксперимента по прокладке гипертоннелей. Когда возникла внепространственная сеть, соединяющая пять злополучных точек, на контуры тоннельной установки была подана слишком большая нагрузка, и установка… жахнула. В результате сдетонировала неизвестного рода энергия запредельного пространства, и волны взрывов покатились по гипертоннелям. Покатились прямиком к выходам, так называемым «тамбурам», тем самым, что после Катастрофы не захлопнулись, как можно было ожидать, а продолжали соединять пять территорий зоны бедствия и теперь обозначались пылевыми вихрями.

Наличие в центре каждой из локаций «тамбура», войдя в который можно переместиться в любую из пяти частей Зоны, подтверждало эту версию, а вот бесследное исчезновение «тоннельной установки», которая, предположительно, создала гипертоннели, версию практически опровергало. Ведь если нет установки, нет и производимого установкой эффекта. Однако же установка исчезла, а эффект остался. Почему? У специалистов внятного ответа на этот вопрос не нашлось, и они снова уступили трибуну народу.

И народ опять ответил поразительно просто: «плохо искали».

Ученых эта версия не устроила, и они вновь погрузились в пучину рассуждений, но так ни к чему разумному и не пришли. Одни эксперты говорили, что установка находится не в Зоне Смерти, а в Узле, на перекрестке гипертоннелей, который спрятан от любопытных глаз где-то в ином измерении. Другие настаивали на организации масштабной экспедиции в центр Чернобыльской зоны отчуждения. Третьи предлагали поискать локацию номер шесть, якобы скрытую за барьером пространственно-временного сдвига.

Военных и народ все это не интересовало, поэтому вопрос о причинах Катастрофы они подвесили в воздухе и занялись насущными делами. А дел этих накопилось выше крыши, в смысле, выше купола Барьера, до самой стратосферы. В первую очередь следовало разобраться с биомехами, скоргами, металлическими растениями – автонами и вообще со всей «совокупностью биомеханических изделий», которую сокращенно назвали техносом. «Совокупность» поначалу вызывала только научно-спортивный интерес, но очень скоро «оборзела» и начала бесцеремонно вытеснять из Зоны людей. Это с родных-то мест! Пусть выжженных, изуродованных, но ведь своих, исконных.

Во время Катастрофы в вихри-тамбуры гипертоннелей помимо имплантированных людей было затянуто великое множество машин и механизмов, поэтому вскоре после первой атаки биомехов последовало второе пришествие «падшего Техноса», за ним третье и так далее. Машины возвращалась ежедневно, а потом и ежечасно, расползались по мертвым территориям, собирали себе подобную ржавую рухлядь и отвозили ее к тамбурам. Через некоторое время усовершенствованная внутренне и основательно изуродованная внешне техника вновь возвращалась из тамбуров и тоже уползала к периферии локаций на свой нехитрый промысел.

Понятное дело, военным вся эта экспансия не нравилась, и они пытались загнать всех биомехов обратно в тамбуры, а народ – к тому времени уже окончательно определившийся и со своей ролью в Зоне, и с источниками дохода – начал охоту на изделия. Простые люди, которые стали именовать себя привычно – сталкерами, и армия ставили перед собой разные задачи, но действовали те и другие примерно одинаково. Мочили чугунков направо и налево, а потом тащили более-менее уцелевшие экземпляры ученым. Военные своим, а сталкеры – нелегалам.

Однако технос прогрессировал угрожающими темпами. Программы умных машин усложнялись, модернизировалось их вооружение, улучшались прочие тактико-технические характеристики. Довольно скоро машины приступили к новому этапу освоения Зоны – строительству укрепрайонов (как говорили военные), или на языке сталкеров – Городищ. Затем они начали рыть подземные коммуникации, соединяющие Городища с энергетическими полями и ключевыми точками локаций, и корректировать рост автонов таким образом, чтобы создавать из них дополнительную защиту для своих огневых точек, а также ловушки и лабиринты, проходимые исключительно для изделий техноса. Вот почему года через два и военные, и сталкеры просто перестали справляться с нагрузкой.