Читать книгу "Русские и государство. Национальная идея до и после "крымской весны" - Михаил Ремизов"

Иными словами, проект российской гражданской нации спотыкается не о «русский вопрос», а о совокупность громко поставленных «нерусских вопросов». Именно они его перечеркивают. И это закономерно. Интеграция меньшинств оказывается невозможной, если нарушена интеграция большинства.

Мы видим это и на примере европейских государств. Они зашли достаточно далеко в попытке вынести за скобки идентичность титульных наций, запустив «политкорректную» цензуру школьных программ, политической лексики, массового искусства. Цель этой политики состояла в том, чтобы сделать интеграцию более приемлемой для меньшинств. Но она имела строго обратный эффект. Общество, из которого изъят культурный стержень, обладает даже не нулевым, а отрицательным ассимиляционным потенциалом. Оно не вызывает желания стать его частью. Напротив, оно вызывает у меньшинств желание заполнить возникшую пустоту своими этническими и религиозными мифами (отсюда такой всплеск «фундаментализмов» и «этнизмов» внутри западных обществ). А у большинства – бегство в субкультуры или апатию.

Иными словами, сильная, пусть и чужая для меньшинств национальная культура способна обеспечить их интеграцию в гораздо большей мере, чем пустота, возникающая на ее месте.

В нашем случае это вдвойне верно, учитывая, что русская культура для большей части народов России совсем не является чужой.

Держать государство в руках

Россия действительно складывалась как союз народов. Но именно для того, чтобы этот союз был возможен, необходимо признание его основного участника – русских как субъекта российского государственного проекта.

Противостоять этому признанию от имени прав меньшинств нет никаких оснований. Ведь их права уже реализованы по максимуму – в виде собственных государств, влиятельных лобби, культурных автономий.

Осталось лишь дополнить всю эту «цветущую сложность» национальным самоопределением большинства. Безусловно, здесь уместен вопрос: а разве нельзя считать это национальное самоопределение достигнутым и обеспеченным просто по факту существования государства, в котором русские составляют устойчивое численное большинство, русский является государственным языком, да и само название страны подозрительно созвучно с этнонимом?

Примерно такой аргумент звучит в статье Владимира Путина о национальном вопросе[6], где русский народ признается «скрепляющей тканью», «стержнем» и даже «государствообразующим» народом «по факту существования России». С другой стороны, в той же статье раздраженно отвергаются «насквозь фальшивые разговоры о праве русских на самоопределение» и «попытки проповедовать идеи построения русского «национального»… государства».

На чем основан этот необычный софизм: народ признается государствообразующим «по факту, но не по праву» (хотя, казалось бы, право, даже фактически реализованное, должно оставаться правом)?

В подтексте очевидно нежелание придать признанному факту правовой характер (например, зафиксировать его в конституции в той или иной форме). Но, если вдуматься, проблема куда глубже, чем вопрос о правовом признании или непризнании «государствообразующего» статуса русских. Ведь термин «государствообразующий» говорит об отношении народа к государству, но не государства – к народу. Парадоксальная формула самоопределения «по факту, но не по праву», звучащая в статье, довольно точно отражает сложившуюся асимметрию отношений между Российской Федерацией и ее «государствообразующим народом», который обеспечивает само существование и устойчивость этого государства – но не определяет его целевую функцию.

В этой асимметрии коренятся многие из проблем, о которых шла речь выше, включая и особенности миграционной политики, стимулирующей замещение населения, и правила предоставления гражданства, безразличные к положению русских как разделенного народа, и карт-бланш региональным этнократиям внутри страны. Изъян в данном случае не только и не столько в низком качестве работы государственных институтов, сколько в самой их целевой настройке.

Как уже отмечалось, в программных документах, определяющих национальную политику государства какие-либо ориентиры, связанные с национальным развитием русского народа, с теми системными характеристиками, от которых зависит само сохранение этой общности в мировой истории, – полностью отсутствуют. У нашей наднациональной бюрократии сегодня нет языка и инструментария для того, чтобы хотя бы обозначить, сформулировать такие ориентиры в государственной плоскости.

Справедливости ради нужно сказать, что и самому русскому народу пока привычнее держать государство на плечах, подобно бессловесному Атланту, периодически размышляя о том, не лучше ли «сбросить бремя», чем использовать его в качестве инструмента своего выживания и развития. В целом та истина, что государство – это инструмент и в силу этого его удобнее держать в руках, а не на плечах, – пока не прижилась в нашей национальной политической культуре. Принять ее для нас столь же непривычно, сколь необходимо. Быть может, это и есть та малость, которой государству не хватает для того, чтобы быть национальным, а нам – для того, чтобы считать его пусть тысячу раз несовершенным, но безусловно своим.

Право на идентичность[7]

«Церковь отделена от государства, но не отделена от общества» – таково традиционное возражение «политических православных» сторонникам жесткого секуляризма. Примерно то же можно сказать о русской идентичности. Российская Федерация не видит и не признает русских в качестве титульной нации. Это прискорбно, но это не значит, что русские интересы (ведь русские как этносоциальная общность вправе иметь какие-то свои, признаваемые и отстаиваемые интересы?) не могут иметь общественного представительства. Казалось бы – могут и должны. Однако вообразить общественную структуру, которая «в параллель» государству, а в чем-то и вопреки ему на легитимной (пусть даже не исключительной) основе «представительствует» интересы крупнейшего народа страны, – не так просто. Она будет либо пустой, не отвечающей своей миссии, либо «недопустимо» влиятельной. По меньшей мере, такой структуре потребовалась бы серьезная точка опоры в нашем отцентрованном вокруг Кремля пространстве. По факту такой структуры на сегодня не существует, но существует организация с неплохим набором стартовых условий для выполнения этой роли. Другое дело, что «старт» немного затянулся…

Всемирный русский народный собор (ВРНС) существует с 1993 года. Но концепция организации до сей поры остается двойственной. Что это – просто официозный форум патриотической направленности или форма общественного представительства интересов крупнейшего народа России? То есть нечто аналогичное Всемирному конгрессу татар, Всемирному курултаю башкир, Всемирному чеченскому конгрессу, только в варианте для русских.