Читать книгу "Учитель фехтования - Артуро Перес-Реверте"

Юноша пробормотал извинение и снял маску; его щеки пылали словно мак. Он смущенно уставился в пол.

— Я спрашиваю: понятны ли вам мои слова?

— Да, сеньор.

— Не слышу ответа.

— Да, маэстро.

Дон Хайме окинул взглядом учеников. Юные лица смотрели на него напряженно и внимательно.

— Главное правило этого сложнейшего искусства, этой науки, которой я стараюсь вас обучить, можно передать одним-единственным словом: целесообразность…

Альварито Саланова поднял глаза и посмотрел на юного Касорлу; тот прочел в его взгляде с трудом сдерживаемую ярость. Разговаривая с учениками, дон Хайме опирался на поставленную наконечником в пол рапиру.

— Лучше избегать, — продолжал он, — бравады и дерзких подвигов, один из которых нам только что продемонстрировал дон Альваро; кстати, будь в руке у его противника боевая шпага, а не учебная рапира, такой подвиг мог бы обойтись ему очень дорого… Ваша цель — вывести противника из боя спокойно, быстро и целесообразно, с наименьшим риском с вашей стороны. Никогда не наносите два укола, если достаточно одного; второй может повлечь за собой опасные последствия. Никаких петушиных прыжков или чрезмерно элегантных атак: это отвлекает наше внимание от главной задачи — избежать гибели и, если это необходимо, убить противника. Фехтование — это прежде всего вещь практичная.

— А мой отец говорит, что польза фехтования только в том, что оно укрепляет здоровье, — вежливо возразил старший Касорла. — Англичане называют это словом «спорт».

Дон Хайме взглянул на своего ученика так, словно услышал откровенную ересь.

— Вероятно, у вашего отца есть повод, чтобы это утверждать. Но у меня иное мнение: фехтование — это нечто несоизмеримо более важное. Это точная наука, высшая математика; сумма определенных слагаемых неизменно приводит к одному и тому же результату: победе или поражению, жизни или смерти… Я здесь с вами не для того, чтобы вы занимались спортом; вы постигаете целостную систему и однажды, защищая отечество или собственную честь, сможете оценить ее в полной мере. Мне безразлично, каков человек: силен или слаб, элегантен или неряшлив, болен чахоткой или совершенно здоров… Важно другое: со шпагой или рапирой в руке он должен чувствовать превосходство над любым противником.

— Но ведь существует и огнестрельное оружие, маэстро, — робко возразил Манолито де Сото. — Пистолет, например: он намного серьезнее шпаги, и с ним у всех равные шансы. — Он почесал нос. — Это как демократия.

Дон Хайме нахмурился. Его глаза смотрели на юношу с бесконечным презрением.

— Пистолет не оружие, а уловка жалких трусов. Если один человек хочет убить другого, он обязан делать это лицом к лицу, а не издалека, будто жалкий разбойник. У холодного оружия есть этическое преимущество, которого недостает огнестрельному… Шпага, господа, это существо мистическое. Да-да, фехтование — мистика для благородных людей. Особенно в нынешние времена.

Пакито Касорла поднял руку. Он явно сомневался в словах дона Хайме.

— Маэстро, на прошлой неделе я прочел в «Просвещении» статью о фехтовании… Там говорилось, что современное оружие сделало это искусство совершенно ненужным. И что рапиры и шпаги отныне лишь музейные экспонаты…

Дон Хайме покачал головой. Как ему опостылели подобные рассуждения! Он посмотрел на свое отражение в зеркалах, развешанных на стенах: старый учитель в окружении последних верных учеников. Сколько они удержатся подле него?

— Это лишь повод для того, чтобы сохранять верность, — ответил он печально. Никто не понял, что именно имел он в виду: фехтование или себя самого.

Альварито Саланова стоял перед ним, держа маску под мышкой и опершись на шпагу. На лице у него появилась скептическая гримаса.

— Возможно, когда-нибудь учителя фехтования вообще исчезнут с лица земли, — произнес он.

Стало тихо. Дон Хайме рассеянно глядел куда-то вдаль, словно там, за стенами зала, он различал неведомые миры.

— Да, возможно, — пробормотал он, созерцая нечто, доступное лишь ему одному. — Но вы, мои ученики, должны мне поверить: в тот день, когда последний учитель фехтования окончит свой земной путь, все благородное и святое, что таит в себе извечное противоборство человека с человеком, уйдет в могилу вместе с ним… И останутся лишь трусость и жажда убивать, драки и поножовщина.

Ученики слушали его внимательно, но они были еще слишком молоды, чтобы понять смысл его слов.

Дон Хайме пристально всматривался в их лица. Его взгляд остановился на Альварито Саланове.

— Должен признаться, — морщинки заиграли вокруг его смеющихся, ироничных, печальных глаз, — я не завидую тем, кому суждено пережить войны, которые человечество будет вести лет через двадцать или тридцать.

В этот миг в дверь постучали, и то, что произошло далее, навсегда изменило жизнь учителя фехтования.

II. Двойная ложная атака

Двойная ложная атака служит для того, чтобы сбить противника с толку. Она начинается точно так же, как простая атака.

Он поднялся по лестнице, нащупывая краешек записки, лежавшей в кармане его серого сюртука. Ее содержание было ему не вполне понятно:

Донья Адела де Отеро просит учителя фехтования дона Хайме Астарлоа прийти к ней домой по адресу: улица Рианьо, дом 14, завтра в семь вечера.

С уважением,

А. д. О.

Перед выходом дон Хайме тщательно привел себя в порядок: записку ему, должно быть, написала мать его будущего ученика, и ему хотелось произвести наилучшее впечатление. Подойдя к незнакомой двери, он поправил галстук и постучал тяжелым бронзовым кольцом, вдетым в ноздри декоративной львиной головы. Затем достал из жилетного кармана часы: было без одной минуты семь. Он немного подождал, прислушиваясь к легким шагам, которые приближались к двери по длинному коридору. Засов отодвинулся, и появилось смазливое личико горничной, обрамленное белым чепцом. Взяв его визитную карточку, девушка удалилась, а дон Хайме вошел в маленький, со вкусом обставленный холл. Жалюзи были опущены; через открытые окна доносился шум экипажей, проезжавших по улице двумя этажами ниже. В холле стояли высокие вазы с экзотическими растениями, роскошные кресла, обитые алым шелком; на стенах висела пара неплохих картин. Он подумал, что его будущие клиенты, по-видимому, богаты, и обрадовался. В его положении это было очень кстати.

Вскоре горничная вернулась и, взяв у него перчатки, трость и цилиндр, пригласила в гостиную. Он проследовал за ней в полумраке коридора.

Гостиная была пуста, и, сложив руки за спиной, он прошелся взад и вперед, внимательно рассматривая окружавшее его изысканное убранство. Последние лучи заходящего солнца, проникая в комнату через полуспущенные шторы, постепенно бледнели на скромных обоях в бледно-голубой цветочек. В подборе мебели чувствовался отменный вкус; над английским диваном висела картина известного художника XVIII века: одетая в кружева девушка, задумчиво качаясь на качелях в саду, обернулась, ожидая, что вот-вот появится кто-то желанный. В углу стояло фортепьяно с откинутой крышкой, на пюпитре белели ноты. Он подошел поближе: «Полонез фа-минор», Фредерик Шопен. Владелица фортепьяно была, без сомнения, образованной дамой.