Читать книгу "Левиафан и либерафан. Детектор патриотизма - Юрий Поляков"

Теперь о третьем сроке автора «Колымских рассказов». Упоминание о нём так возмутило В. Есипова, что он впал в антисоветскую ярость и на «доносчиков», и на меня, грешного: «…некто Кривицкий и некто Заславский. Один из них являлся, между прочим, бывшим членом ВКП(б), другой — бывшим членом ВЛКСМ. Ю. Поляков доверился показаниям лжесвидетелей-доносчиков. Видимо, писатель пробежал в своё время бегло следственное дело Шаламова, (…) не удосужился прочесть… до конца. Ибо в нём есть и определение Военной коллегии Верховного суда СССР от 18 июля 1956 года, которое сняло с Шаламова все обвинения и тем самым реабилитировало его…»

Ну что сказать? Троцкистка Сарра Гезенцвей тоже была членом ВЛКСМ, а Троцкий — аж членом ВКП(б). О чём это говорит? Ни о чём. Думаю, Есипов, как и я, смолоду состоял в комсомоле, а не в союзе молодых адвентистов. Кстати, против Шаламова дал показания и беспартийный бригадир Нестеренко. Некоторых везли для очной ставки за много километров. А известного очеркиста Илью Петровича Заславского я застал в живых, и он на меня не производил впечатления доносчика. Более того, наш писательский мир тесный, бдительный и пересудливый, но я не припомню разговоров о том-де, что Заславский оклеветал Шаламова, хотя бывшие соседи по нарам порой сидели рядом на собраниях и за столиками в кафе ЦДЛ. Мелочь? Как сказать…

Далее, объясните мне, зачем надо было старательно шить дело неведомому литератору и бывшему троцкисту на посылках? Чтобы не выпустить на волю опасного оппозиционера, когда страна изнемогает в борьбе с Гитлером? Допустим, ведь Троцкий писал: «Если война будет лишь войной, поражение Советского Союза будет неизбежным… Если империализм не будет парализован революцией на Западе, он сметёт режим, который был порождён Октябрьской революцией» (Ю. Емельянов «Троцкий. Мифы и личность». Вече, 2003, с. 463). Того, кто мог распространять идеи мёртвого Льва, не спешили отпускать. Увы, многих оппозиционеров даже при отступлении казнили, как «эсеровскую богородицу» Марию Спиридонову. Война. Не щадили ни себя, ни других. Я не питаю иллюзий в отношении неукоснительной законности в ГУЛАГе. Но зачем было проводить множество допросов, этапировать из разных концов воюющей страны свидетелей опасных барачных разговоров? Если речь о явном оговоре, то «свидетеля» можно найти в соседнем бараке. Он бы и подтвердил вместо Заславского: мол, Шаламов пророчил, что «в конце концов нынешняя война с гитлеризмом внесёт коррективы, рухнет руководство советской власти, и тогда наступит период свободы печати и слова». В обвинительном заключении «сталинской юридистики» сказано так: «…высказывал контрреволюционные измышления в отношении политики коммунистической партии, восхваляя при этом врага народа Троцкого… высказывал пораженческие настроения по отношению Советского Союза в войне с фашистской Германией, восхваляя при этом мощь, технику и командование фашистской армии». («Новая книга», с. 1023–1027).

В результате приговор: 10 лет.

Что и говорить, сурово, но, увы, в духе эпохи. Знаменитый эмигрантский певец Пётр Лещенко сгинул в лагере лишь за то, что выступал перед румынскими и немецкими военными. Известного писателя, казачьего генерала Петра Краснова повесили за связь с фашистами. Мой любимый Георгий Иванов, лишь заподозренный в симпатиях к немцам, доживал во Франции почти изгоем. Если верить Солженицыну, высказывания, мол, придут немцы — поквитаемся, не были исключением. Это и понятно: страшная обида, жажда мести за унижения и страдания. Попрошу теперь набраться мужества поклонников Даниила Хармса, но их кумир попал под следствие, а потом был помещён в ленинградскую психбольницу, где и умер, за пораженческие разговоры в блокаду, если верить, конечно, материалам допросов. Загляните в книгу А. Кобринского в той же серии «ЖЗЛ». Там всё написано. Естественно, доносчики названы клеветниками. А как же иначе-то? Я вообще в жизни встречал один-единственный справедливый донос — «на гетмана-злодея царю Петру от Кочубея». Припоминаете? Да ещё как-то бдительная россиянка, подслушав разговор наших военных, донесла в украинское посольство о готовящейся агрессии. Кажется, «Новая газета» и «Эхо Москвы» за неё горячо заступались…

Да, я не специалист и, возможно, «пробежал в своё время бегло следственное дело», но при всей беглости заметил то, что ускользнуло как-то от профессионального зрения шаламоведа Есипова. Давайте опять же по слогам прочтём определение Военной коллегии Верховного Суда СССР от 18 июля 1956 года. «…Высказывания, которые допускал среди заключённых Шаламов и которые расценены судом как антисоветские, по своему содержанию не являются контрреволюционными и под признак ст. 58-10 Ч. II УК РСФСР не подпадают…» («Новая книга», с. 1032). Где здесь о том, что Шаламов не вёл с сокамерниками опасных разговоров? Наоборот, подтверждается: вёл, но теперь, через одиннадцать лет после войны, когда умер Сталин и расстрелян Берия, подобные темы контрреволюционными не считаются. Свидетелей, кстати, как я понимаю, не обеспокоили, поверив жалобе пострадавшего. Правильно реабилитировали Шаламова? Конечно, правильно. Время меняет оценки. Тамбовский Антонов теперь не бандит, а борец против большевистского произвола. Маршал Тухачевский, жестоко подавивший антоновцев, — тоже жертва. И маршал Блюхер, осудивший Тухачевского на смерть, — опять-таки жертва… «Дело врачей» — дело рук Сталина, смерть которого, как теперь подозревают, — дело рук врачей… Просто разум вскипает!

Чтобы моя позиция стала понятней, приведу близкий нам пример. Вообразите разбомблённый Донецк: руины, мёртвые женщины и дети. Вдруг кто-то заявляет, мол, вот победят «укропы» и наведут тут европейский порядок. Как полагаете, могут за такие слова репрессировать? Думаю, да. Однако лет через десять, когда Новороссия вернётся в родную гавань, станет частью большой страны и многое забудется, наверное, реабилитируют. Он же не был террористом, а просто выражал свою политическую позицию. Имеет свободный человек право выразиться? Разумеется.

Таким образом, вопрос с третьей судимостью Шаламова как минимум спорный, и не стоит оппонента, придерживающегося иной точки зрения, объявлять чуть ли не слабоумным. В науке так не принято. А вот в сфере манипуляций общественным сознанием это обычный приём: если враг, значит — дурак.

В заключение замечу, что историки «есиповской школы», оберегая своих священных коров от мельчайших мошек или слепней вроде меня, в отношении чуждых кумиров высказываются без всякой щепетильности. Примеры? Пожалуйста, вот вам из той же книги серии «ЖЗЛ». Автор пишет, что «не кто иной, как Солженицын — вопреки его собственным высказываниям о стремлении помочь Шаламову — посеял семена предубеждения в отношении редактора «Нового мира» к заштатному рецензенту, а на самом деле большому поэту и писателю» (ЖЗЛ, с. 250). Если продраться сквозь «семена предубеждения», можно догадаться, что Исаич злостно интриговал против Варлама, настраивал Твардовского и отсрочил писательский триумф конкурента аж на четверть века. Возможно ли это? Почему бы и нет. Но где доказательства?

Есть в этой книге, на мой взгляд, и настоящий поклёп. Речь снова о доносе. Группа студентов просит выселить Шаламова из комнаты общежития, так как он пьянствует и мешает заниматься, заявляя: «Плевать я на вас хотел с батиной колокольни!» В феврале 1928 года пять соседей по комнате пишут: «Просим принять меры и избавить нас от шаламовщины». «Не исключено, что вся эта грязь, — приходит к научному выводу автор книги, — была инспирирована сверху. Об этом можно судить по одной из подписей под заявлением — «М. Залилов». Это был студент этнологического факультета, молодой татарский поэт, взявший впоследствии псевдоним Муса Джалиль… Можно предполагать, что юного Мусу, как комсомольца, просто вынудили подписать это заявление. А историческая ценность этой кляузы в том, что она даёт некоторое представление о том, чем в действительности занимался Шаламов» (ЖЗЛ, с. 81–82). Мутно, но с напором. Выходит, фашисты не смогли в Моабитской тюрьме сломить будущего героя Советского Союза и классика татарской литературы Джалиля, а комендант советского общежития «ссучил» запросто.