Читать книгу "Под девятой сосной в чистом поле - Валерий Гусев"

– Ладно, Дим, наливай, – подумав, согласился Алешка. – И первое, и второе. В один флакон. А то я, пока шел, уже проголодался.

– Что новенького? – спросил я, с удовольствием глядя, как он наворачивает «первое и второе». – Какие успехи?

– Большие, – ответил Алешка. – Но их мало. Давай еще и третье. Заодно.

– Еще макароны есть, – сказал я. – Прошлогодние. Я их сварил и яйцами на сковороде залил.

– Тоже прошлогодними? – насторожился Алешка.

– Тетка Полинка принесла, свежие, – успокоил его я.

– У нее свежих не бывает, – со знанием дела возразил Алешка. – Ей все некогда. – Но макароны «на третье» стрескал. Несмотря на то что уже «здорово пообедал».

– Значит, сыщик великий, – подначил я, – пока не пролил луч света на это темное дело?

– Скоро пролью.

– Можешь не спешить. – Я налил нам чая. – Я уже пролил.

– Чай? – не понял Алешка.

– Луч света, – небрежно пояснил я. – Сегодня в магазине один источник информации в виде дядьки Паршутина сообщил имя похитителя. И даже сказал, что икона находится в его доме, в красном углу. На самом видном месте.

– Это кто? – подскочил Алешка и в самом деле опрокинул чашку.

– Это Посошок!

Алешка сменил мокрые джинсы на сухие шорты и вылетел за дверь.

Избушка Посошка стояла на самом берегу речки. На самом крутом берегу. И казалось, будто она с тоской смотрит с этого берега в быструю воду и размышляет: а не бухнуться ли мне в глубокий омут, чтобы разом покончить со своей несчастной жизнью? Ее было жалко: кривая всеми стенами и перекошенными, сто лет не мытыми окошками, заросшая по худой кровле мхом, с клоками и прядями старой пакли, свисающими из всех щелей на радость птахам, которые уж сколько лет щипали ее на свои гнезда.

Но зато на задах усадьбы, в одичавшем саду стояла ладная банька. Красивая как сказочный теремок. И никак не верилось, что ленивый пьянчужка Посошок мог сотворить такое чудо.

Алешка вошел в темные сени. И сразу обо что-то споткнулся. Чуть не упал, пригляделся. У стены – развалившаяся груда каких-то небольших дощечек, ровных и одинаковых.

Алешка потер ушибленную коленку и постучал в дверь. Сначала вежливо – рукой. Никакого ответа. Бухнул правой ногой – тишина. Бухнул левой – то же самое. Повернулся спиной к двери и забарабанил в нее пятками, обеими по очереди. За дверью послышался недовольный вздох с грустным оттенком. Тогда Алешка без спросу вошел в избу.

В комнате, кроме хозяина, почти ничего не было. Лавка у стены, крытый драной клеенкой стол, на котором стояла пустая водочная бутылка, красивая табуретка (как из музея) и кривоногая раскладушка (как с помойки).

А в углу, под потолком, на резной полочке светилась знакомая маленькая иконка.

Сам Посошок, босой, в распахнутой на груди рубахе, сидел на лавке и грустно, задумчиво смотрел на пустую бутылку.

– Ну? – наконец спросил он Алешку, чуть повернув голову, но с бутылки глаз не спуская, будто гипнозом силился ее наполнить. – Чего надо?

– Ничего.

Долгое молчание.

– А чего принес?

– Ничего.

Опять пауза.

– А чего тогда пришел?

– Просто так.

– А… Ну ладно, тогда садись вон на раскладуху.

Алешка подошел к ней, посмотрел, недоверчиво потрогал:

– А она не рухнет?

– Чего? – изумился Посошок с долей обиды. – Вчера сам на ней сидел, не рухнула же.

Посидели, помолчали. Алешка чуть-чуть подпрыгивал на раскладушке – она в ответ жалобно повизгивала ржавыми пружинками. Посошок, вцепившись в края лавки, тихонько покачивался взад-вперед, и чуть слышно протяжно бубнил – будто пел про себя грустную песню, и болтал потихоньку босыми ногами.

– Чего там? – вдруг спросил он, кивнув на окошко, заросшее паутиной, в которой сохли прошлогодние мухи. – Чего новенького?

– Да ничего хорошего. – Пружины под Алешкой еще жалобнее скрипнули. – Паршутина собака укусила.

– Так ему и надо, – отозвался на великую новость Посошок, шмыгнув курносым носом. – Дурного человека хорошая собака за версту чует.

– А вас собаки не кусают?

– Не, они меня, наоборот, за версту огибают.

Алешка не стал спорить. Он и сам бы этого Посошка за версту обогнул – такой от него шел густой винный дух.

– А еще чего?

– Церковь обокрали.

Посошок подскочил:

– Да ну! И много добра взяли?

– Подсвечники всякие. Книги старинные. А главное – икону чудотворную. Вот как у вас. Можно посмотреть?

– А ты чего, верующий? – насторожился Посошок.

Алешка подумал и ответил загадочно:

– Сочувствующий.

– Это как? – не понял Посошок.

– Это – в душе.

– А… Ну тогда гляди. На тубаретку залазь. Да смотри свечку не сковырни.

Алешка придвинул «тубаретку», на ходу подивившись ее красоте: прямо как из музея старинного быта – резное чудо.

Взяв в руки иконку, он сразу понял, что это не та, не подлинная. Настоящая была написана на древней дощечке, а эта – на простом кусочке картона. Но все равно: очень красиво и похоже на оригинал.

– Здорово, – сказал Алешка. – Это вы сами, дядя Посошок, рисовали?

– Меня Егорыч зовут, – проворчал Посошок. – А Посошком дураки дразнят.

– Я не знал, – сказал Алешка. – Больше не буду. Я не дурак.

– Откуда я знаю, – не поверил Посошок. Почесал лохматый затылок. – А образ… Не, образ не я писал. Мне такое не дано. Я по плотницкой работе специалист. Ну и столярничаю иногда. Когда выпить нечего. Вон, тубарет видал? Моя работа, под ней подпишусь. А икону – не, не я писал. Художник Поля.

– Художница? – уточнил Алешка. – Женщина, значит?

– Кто женщина? – Посошок перестал качаться, застыл в недоумении.

– Ну художник.

– Почему? – удивился Посошок. – Почему женщина?

– Потому что – Поля!

– Во дает! – Посошок аж подпрыгнул на лавке. – А что, и Коля, выходит по-твоему, тогда женщина?

Алешка не стал спорить. Ему не эти тонкости – Поля-Коля – были нужны.

– А где она живет? Этот… Поля?

Посошок вдруг угрюмо замкнулся.

– В поселке? – настаивал Алешка.

Упрямое молчание в ответ.

– В деревне?

Посошок опять поскреб затылок и загадочно произнес:

– Два рубля нужно.