Читать книгу "Слишком личное - Наталья Костина"

* * *

– …Да, и важно, значит, так говорит: я, мол, отписываю все имущество подруге своей дорогой, она, значит, за мной ухаживала… и все такое прочее. Ага, прям так и сказала. Я-то в кухне была, жарища, окна-то открыты… Ага, посуду, говорю, после обеда мыла… Да, так слушай! Вот дела-то, а? А вам, говорит, дочери мои дорогие, оставляю все сбережения и драгоценности. С ума выжила на старости лет, точно. Домину-то кому попало, даже не родне… Какие такие сбережения? С пенсии, что ль? Да какие такие курортники, сама посуди? Питание вон какое – это раз. Ни в чем себе не отказывают, икру все время с магазина таскаю, виданное ли дело – икру не в праздник какой, а почитай каждый день… И ананасы! В саду растет чего хошь, а Люсенька вот любит ананасы, – просюсюкал голос. – Да собачищи одни сколько мяса жрут! Вот тебе еще расход! Да, Людмиле-то в прошлый год операцию-катаракту сделали, тоже недешево обошлась, я-то уж знаю… Да почем я знаю, сколько… дорого… Это вот тебе уже три. Да мне платить, да дом содержать… Да не настачишься! А драгоценности-то, может, какие и остались с прежних времен, врать не буду, не видала, не знаю, а только так скажу: на руках и в ушах что носит, те и драгоценности. Да, два кольца здоровых, с камнями… И сережки… Да почем я знаю, бриллианты небось… Один комплект поносит-поносит, потом второй… Да… В одном посередке камень синий, здоровенный такой… может, и не бриллиант… как ты сказала?… А в другом точно все подряд бриллианты – один большой, а кругом его мелочь… на солнце так и переливается. Красота! Ага… и кольцо еще, обручальное, все по кругу с камнями тоже, не как у людей. И не снимает никогда… Да почем я знаю, сколько стоит… Ну уж не как дом… Да ты слушай-то, слушай! А коллекцию картин, говорит, внуку Ивану. Каких-каких картин… Картин, и все. Наверно, что по дому висят. Короче, обвела всех Людмила-то Федоровна вокруг пальца, всех объегорила! Сколько тех денег и бриллиантов, насчет картинок врать не буду, может, чего и стоят, но домина какой и земли гектар, ты сама посуди…

Катя деликатно покашляла под дверью.

– …и я тебе говорю, добром это не кончится… А я почем знаю… На месте-то дочерей я бы в суд подала, может, и отсудят чего… Не в своем уме она, точно… Да, вот так-то, подруга родней родных дочек оказалась, на кривой козе всех объехала. А внуку родному отписала кукиш с маслом… Вот так-то до таких лет доживать… Да, и завтра, говорит, нотариуса позовем и все подпишем…

Катя покашляла сильнее.

– …ой, да тут, может, до драки и не дойдет – наша-то графской породы. Да и Лерка с Ленкой такие ж, даже никогда тебе ничего и не скажут, все молчком… Я вот прошлый год вазу эту… напольную, что ль, пылесосом кокнула, так хоть бы тебе полслова кто… Вынесла на помойку, да и все дела…

Глупо было стучать в двери собственной комнаты, но Катя постучала. Голос за дверью тут же пропал, и слышно было, как трубку бросили на рычаг.

– Не помешала?

– Ой, да что вы… Я тут… домой нужно было срочно позвонить… А что ж вы не на море? Прибиралась тут у вас…

– Мы на море. Мобилку забыла. – Катя порылась в тумбочке у кровати и извлекла мобильный телефон. – На работу позвонить хочу, – зачем-то пояснила она.

– Ой, работа, работа… От работы волы дохнут. Отдыхайте лучше! – Добродушная помощница по дому, как называла эту сплетничавшую только что о ней особу Людмила Федоровна, махнула рукой. – Успеете еще спину-то наломать за жизнь… Я вам бельецо сменила, полотенчики свеженькие вот… Да, добра этого самого вам нарвала, ешьте, Ариадна-то Казимировна велела, чтоб ели, раз нравится. – Помощница Светлана Петровна чуть отодвинулась, и смущенному взору Кати предстала большая ваза, полная инжира.

«Наверное, старушенция видела, как я прыгала под деревом, – подумала она. – Но все равно спасибо». Да, что и говорить, хозяева здесь замечательные.

– Большое спасибо, – ответствовала она, аккуратно взяла из вазы истекающую соком штучку «этого самого добра» и укусила за бочок. – А правда, что Ариадна Казимировна урожденная графиня? – заговорщическим полушепотом спросила она у Светланы Петровны и присела на свежезастеленную кровать.

– Да все так говорят, – пожала плечами прислуга. – Значит, знают. Что ж, и по виду разве скажешь, что наша-то простых кровей? Прирожденная! Я-то вот – сразу видно, да и вы тоже… Бриллиантов не носим, на роялях не играем. А тут чего и говорить… К столу ей всегда вилку, ножик положь, вилку для салата какую-то, а когда рыба, то рыбную – где это еще видано! – да десертную, да от груши-то никогда не откусит, хоть зубы-то до сих пор все свои, а на тарелке порежет и вилкой ее! Да салфетки чтоб всегда свежие… Сыр к кофе! Ужас! Я-то сплетничать не люблю, – предупредила она Катю, смахнула салфеткой несуществующую пыль и уселась на стул возле окна.

Катя придвинулась поближе, всем своим видом демонстрируя готовность внимать рассказу, – она сразу осознала, что язык у Светланы Петровны от происшедших в доме экстраординарных событий чешется чрезвычайно. А еще Козьма Прутков говорил, что невозможно не чесаться, если очень уж чешется, или как-то так.

– Неужели графиня? – проявила неподдельную заинтересованность она.

– Ну, уж не простая, это точно. Я-то тут уже лет пять… нет, шесть… нет, семь! А до меня Таисия работала, ну, в санатории мы вместе… – Светлана Петровна несколько сбилась и поэтому перешла сразу к главному: – Что графиня, так это голову на отсечение. Говорят, – она зачем-то отодвинула кружевную занавеску и выглянула в окно, – дочка этого самого, – она наморщила лоб, – да! художника этого, Казимира, как его…

– Малевича? – подсказала Катя. Становилось все интереснее и интереснее.

– Да, Малевича этого самого. Картины-то по дому видали?

В живописи Катя была не сильна, по дому она не расхаживала – никто не приглашал – и произведений, о которых шла речь, не видела, а про художника Малевича знала только, что он написал чем-то знаменитое полотно «Черный квадрат», на котором был изображен просто черный квадрат. Катя тоже так бы смогла, наверное. Только сколько Катя Скрипковская черных квадратов ни нарисует, до славы Малевича ей как отсюда до любимой работы. Значит, было что-то такое в квадрате, изображенном именно Малевичем, раз этот Малевич так знаменит. Может, и вправду граф? А Ариадна Казимировна, выходит, его дочь? Или это только досужие домыслы этой, как ее… Таисии?

– Картин я не видела, – сказала она с сожалением.

– Я б вам показала, да щас все прям как в осином гнезде… Наша-то что отколола!

– Что?

Светлана Петровна знала, что сплетничать нехорошо, и сама на исповеди сколько раз каялась в «злословии» – серьезных грехов за ней никогда не водилось, чтоб там на ближнего своего посягнуть, как батюшка говорит, на вола, или на осла, или на мужа чужого… По молодости лет, правда, бывало такое, что и на мужа чужого посягала Светлана Петровна, но на имущество – никогда. За кристальную честность и взяли ее на эту завидную работу – нетрудную и денежную. Однако в «злословии» каялась она регулярно, ну, так надо же было хоть в чем-то каяться…