Читать книгу "Повелители волков - Виталий Гладкий"

Женщин на Торжище было очень мало. Продавцами и покупателями на греческих рынках были в подавляющем большинстве мужчины. Женщинам вообще считалось неприличным появляться в городской толпе, но это правило неукоснительно соблюдали лишь состоятельные граждане. В бедных семьях, где умерли взрослые мужчины, женщинам приходилось самим ходить на рынок и покупать там все необходимое или зарабатывали торговлей, продавая чаще всего пряжу собственного изготовления и сплетенные венки и гирлянды из цветов, трав и ветвей.

И уж совсем не наблюдалось их там, где продавали лошадей и скот — быков, телят, овец. Это была территория варваров, которая находилась за пределами Торжища Борисфенитов, на широком, изрядно вытоптанном лошадиными копытами лугу. Его сплошь покрывали изгороди из жердей, потому что лошади, которые пригоняли табунщики-скифы (чаще всего) и меоты были дикими, необъезженными, и в любой момент могли разбежаться. Да и бодливые быки могли наделать много бед, испуганные неумолчным шумом и гамом Торжища.

Лошади скифов были невелики, неприхотливы и очень выносливы. За эти качества их и ценили ольвиополиты. Впрочем, скифы разводили не только малорослых лошадей, но и более крупных, быстроаллюрных, не уступавших по своим качествам боевым коням Эллады. Но они были гораздо дороже и на Торжище пригонялись редко. Эти кони предназначались в основном для скифских вождей и старшин.

Но конечно же наибольший интерес представляли самые ценные лошади нисейской породы — мидийские скакуны. Их привозили на Торжище Борисфенитов в таких малых количествах, что иногда за право купить их сражались самые именитые граждане Ольвии. Сражались в прямом смысле: хватали друг друга за грудки и бороды и даже пускали в ход кулаки.

На это осеннее Торжище, к удивлению и радости местных ценителей резвых скакунов, привезли лошадей элитных пород гораздо больше, чем ранее. Поэтому цены на них не взлетели до небес, покупатели не рвали поводья друг у друга из рук, и можно было спокойно поторговаться и обсудить достоинства и недостатки изящных холеных красавцев. Чем и занимались в этот момент два ольвиополита — судья-фесмофет Мегасфен и полемарх Гелиодор, военачальник ольвийского гарнизона. И тот и другой считали себя большими знатоками лошадей, поэтому их спор был особенно жарким.

— Нет, что ни говори, — горячился Мегасфен, — а парфянские лошади менее крупные, красивые и горячие, чем мидийцы. Правда, они с удивительно хорошими ногами. Нисейская порода все-таки больших размеров. А какая стать!

— Да, это так, — не особо возражал Гелиодор. — Но мидийцы более тяжелы и неповоротливы. Я считаю, что самые лучшие — это фессалийские жеребцы. Что касается эпирских, то они тоже очень хороши, но часто с крутым норовом. А уж фракийские лошади вообще состоят из всех возможных недостатков.

— Ну, в этом отношении я бы не стал с тобой сильно спорить, — нехотя согласился Мегасфен, в нем вдруг взыграли патриотические чувства. — Но ведь есть еще ахейская, эпейская, критская, ионийская, аркадская и аргивская породы, которые имеют множество достоинств разного рода. И вообще они просто красавцы, на которых любо-дорого посмотреть.

Гелиодор скептически хмыкнул и ответил:

— Красивая голова коня и его гордая осанка еще ни о чем не говорят. У перечисленных тобой лошадей плохие крупы и они недостаточно выносливы. Это потомки пород, испорченных веками разведения лошадей для смотров и состязаний. В военном деле они не представляют собой большой ценности. Лично я предпочту низкорослого и неказистого скифского конька, чем возьму под седло какого-нибудь красавца фессалийца. По крайней мере буду точно знать, что скиф унесет меня от любой погони и будет без устали скакать целый день.

— И это говорит полемарх! — Мегасфен ехидно хихикнул. — Конечно, резвый скакун очень необходим… чтобы драпать от врага. То-то наши гоплиты боятся высунуть носа за пределы ольвийской хоры. У них, похоже, в голове только одна мысль — как бы унести ноги, когда появятся вооруженные варвары.

— Ты хочешь меня оскорбить? — с деланым спокойствием спросил полемарх.

Мегасфен понял, что немного перегнул палку, и поторопился ответить:

— Нет-нет, что ты! Клянусь Аполлоном Дельфинием, и в голове не было ничего подобного. Просто в городе судачат, что наши воины совсем обленились. Даже наемная городская стража из варваров, скифские гиппотоксоты, и те больше бражничают, чем занимаются делом.

Гиппотоксоты — конные стрелки — исполняли в Ольвии функции стражей порядка. Греки презирали эту профессию, считали ее недостойной гражданина, поэтому стражами были в основном рабы или вольнонаемные варвары. Эллинам вообще было чихать на юриспруденцию. Несмотря на демократию, они не создали ни общей конституции, ни общего свода законоположений; каждый полис имел свои собственные законы. Писаные правила дополнялись неписаными, судьи выносили решения «не по праву, а по уму», согласно внутреннему ощущению справедливости. Это ощущение базировалось на том, что раз богам угодно, чтобы в мире существовали бедные и богатые, хозяева и рабы, мужчины и женщины, то и нечего всех мерить на один аршин — всеобщее равенство перед законом есть иллюзия вредная и утопическая.

Неважным было и отношение к частникам. Работа по найму считалась унизительной — граждане охотно трудились на городских работах или в собственной мастерской, но к богатому частнику не хотели идти даже на должность управляющего. Также они считали зазорным брать в аренду у частника землю, тогда как у полиса на тех же условиях — без проблем.

— Тут ты прав, — проворчал Гелиодор. — Дисциплина у гиппотоксотов никудышная. Ужо займусь я ими…

Он хотел еще что-то сказать, но тут внимание приятелей привлекло зрелище, которое никак не могло оставить равнодушным истинных ценителей лошадей. В одном из загонов занимались объездкой только что приобретенного мидийского жеребца. Это был настоящий красавец — рыжий, как огонь, с белой звездочкой на лбу, белых чулках и с длинной темной гривой. Жеребец был не столько напуган, сколько рассержен. Он кидался на любого, кто пытался к нему приблизиться.

Скиф, которому поручили заниматься объездкой, конечно, мог применить некие «успокоительные» средства в виде веревочных растяжек на ноги, чтобы конь даже не мог двинуться и привыкал к тяжести всадника и жестких, рвущих губы удил, но он понимал, что хозяину столь ценного приобретения это не понравится. Одно дело выносливая скифская лошадка, которой все нипочем, а другое — благородное животное с более хрупкими костями. Скиф знал, что если он покалечит жеребца, ему не сносить головы. Вот он и маялся, пытаясь прикормить животное сладкими коврижками и каким-то образом войти к нему в доверие, но конь лишь свирепо скалил зубы, дико ржал и кидался на загородку, пытаясь разрушить ее ударами копыт.

Новый хозяин мидийца разозлился не на шутку.

— Я покупал у тебя верховую лошадь, — заметь, заплатив полновесными кизикинами — а ты продал мне дикаря! — налетел он на купца. — И что мне прикажешь теперь с ним делать?! Если уж этот варвар не в состоянии его оседлать, то что тогда говорить про моего конюха, тупую, грязную скотину.