Читать книгу "Парламентеры (сборник) - Владимир Васильев"

Ник забросил винтовку за спину и пошел по кровавому следу. Опыт подсказывал ему: скоро зверь ослабеет от потери крови и упадет. Надо только успеть раньше остальной лесной братии, несомненно, готовой закусить на дармовщинку в любой момент.

Кабаны перли прямо сквозь густой кустарник, не разбирая дороги. Ник едва продирался, раздвигая колючие ветви руками и наклоняя голову. В самом сердце зарослей вдруг обнаружился необъятный ствол супердерева, кабаны обежали его справа. Морщинистая кора была похожа на пересохшую растрескавшуюся землю, но не производила, как земля, впечатление чего-то безжизненного. Потом дорогу перегородил верх чудовищного корня, и Ник ненадолго потерял след. Но вскоре опять набрел на кровавую дорожку.

Добыча выдохлась спустя два часа. Ник удивлялся такой силище и страсти жить. Хотя подстрели человека, затрави его, словно зверя, – еще неизвестно как человек себя поведет. Ник, во всяком случае, цеплялся бы за жизнь до последнего.

Подсвинок лежал на круглой полянке посреди каких-то местных лопухов. Еще издали Ник его почувствовал – затылок тупо заныл от всплеска чужой адской боли, но необычное ощущение тут же пропало. Вздрогнув, охотник двинулся дальше. На поляну он вышел уверенно, хотя отметил, что почему-то некоторое время не слышно птиц. Нагнувшись над бурой шерстистой тушей, Ник опасливо ткнул ее стволом винтовки.

– Готов, – констатировал он и присел на корточки, рассматривая рану.

В следующее мгновение Ник на некоторое время утратил способность дышать. Кровь течь уже перестала, но не потому, что запеклась. Рана была покрыта слоем полупрозрачной розовой сукровицы, словно над подсвинком минут двадцать работал умелый психохирург. А рядом, в траве, валялась деформированная, похожая на неровный гриб, пуля. Ее заставили выйти из поврежденных тканей, а потом упорно заживляли рану, но подсвинок потерял слишком много крови и сил и умер раньше, чем рану сумели залечить.

– Черти меня дери! – прошептал Ник, оглядываясь. Вокруг стеной смыкался лес, а за острыми верхушками обычных деревьев уходил в небеса могучий коричневый ствол. И тихо – птиц по-прежнему не слышно.

Стало вдруг страшно неуютно. Наверняка на него сейчас кто-то пристально смотрит из зарослей и, скорее всего, смотрит с ненавистью. Как на убийцу.

Но в конце-то концов! Он же охотился! Не самку с детенышем пристрелил и не все стадо положил. Одного-единственного подсвинка. Ради свежего мяса. Косулю он доел и пошел на охоту только сегодня, когда пришлось бы вновь ужинать таблетками, а кому по нраву питаться таблетками?

Подумав, что оправдывается, Ник сердито подхватил добычу за лапы, рывком взвалил на плечи и зашагал к базе. Винтовка больно давила в бок и пришлось попрыгать, устраивая ее поудобнее. Но ощущение смутной тревоги все равно не покинуло Ника, и он подумал, что в следующий раз выйти на охоту будет очень нелегко.

Птицы запели, когда он прошел полдороги. Разом, будто по команде. Плечи скоро начали ныть под грузом безжизненной туши, и Ник невольно ускорил шаг.

Он приблизился к коттеджу, огибая вчерашние пеньки. Они сплошь были покрыты молодыми побегами, словно не вчера свалил деревья Ник, а несколько недель назад. Побеги жадно ловили местное солнце клейкими зелеными листьями.

Ник замер с ношей на плечах. Когда он уходил, пеньки выглядели как пеньки: свежий срез, светлые колечки на месте бывших веток… Мистика! Не могли же побеги прорасти за пару часов, вымахать по полметра в длину да еще покрыться здоровыми листьями?! Хотя кто знает Селентину? Ник ведь не биолог, а эмбриомеханик. Он привык иметь дело не с изначальной жизнью, а с созданной людьми. Впрочем, механы можно было назвать живыми только с большой натяжкой. С тем же успехом можно назвать разумным корабельный комп. Но ведь не разумен же он обычном понимании! И программы его неразумны.

«Кто знает Селентину? – подумал Ник снова. – Вон, деревья какие вымахали, по пять километров! Вдруг такими вырастают все срезанные или срубленные?

А с какой стати? Неужели в них просыпается какая-нибудь скрытая программа?»

– Чушь, – вслух сказал Ник. – Не может такого быть.

Он добрел до коттеджа и сунул добытого подсвинка в холодильник. Вряд ли сегодня у него хватило бы духу приготовить ужин из свежатины. Нервы, чтоб их…

Пытаясь вернуть душевное равновесие, Ник влез в вездеход и за два часа извел все до единого пеньки на площадке подращивания. Даже корни отследил и сжег прямо в грунте. Даже траву обратил в сероватый пепел. Осталась голая коричневая земля Селентины.

Хмуро осмотрев результаты своей работы, Ник сходил на склад и принес с десяток охранных датчиков. Датчики, да еще его верная винтовка были единственными механизмами, которые привозились в рейд уже готовыми. Вдавливая таблетки датчиков в податливый лёсс по периметру ростовой площадки, Ник чувствовал себя гадко и неуютно. Словно совершал нечто постыдное или непристойное. Но все же активировал все датчики до единого и запустил неусыпную программу-сторожа.

«Все, – грустно подумал Ник. – Теперь даже муха к коттеджу незамеченной не пролетит. Только на мух сторож все равно не среагирует, потому что это хороший сторож. Современный».

А винтовку он запер в сейф.

Потом Ник долго бродил среди проклюнувшихся зародышей: яйца лопнули почти все; в почву из них тянулись жадные стебли эффекторов и стробоводов. Коттеджные группы уже опознались и начали вязаться в системные массивы, отдельные яйца-зародыши становились единым растущим механом. Сервис-центр пока тестировался на уровне подчиненных субъединиц, впрочем, он так напичкан мелкими приборами, что расти будет дольше всего, наверное. Громадная сеть зародышей спорткомплекса еще не осознала себя чем-то целым, отдельные массивы пока оставались независимыми. Дальше всех продвинулся легкоатлетический комплекс и футбольное поле – там и расти-то особо нечему, дорожки да стойки… А вот медицинский блок отстает, что с ним?

Ник прокрутил статистику роста: почему-то не хватало кремнийорганики и все тех же валлоидных цепочек. Пришлось подправлять программу на ходу, искать избыток в других массивах и срочно сочинять корректную переадресацию. Это несколько отвлекло Ника, и неясная тревога, захлестнувшая его на охоте, отошла куда-то на второй план.

Вечером, поужинав опостылевшей еще в рейде синтетикой, Ник засел за комп посадочного бота и поднял в небо еще с десяток зондов. Потом скрупулезно листал отчеты запущенных ранее, потому что автопоиск результата не дал, но и после этого не обнаружил ни одной странности, ни одного факта, ни одной зацепки – ничего, что можно было бы списать на разумную деятельность. Селентина была девственна и чиста, ни малейших следов технологической активности.

– Мистика, – проворчал Ник.

Все, что не укладывалось в привычные рамки и не формулировалось понятными словами, Ник называл мистикой.

Ладно. Предположим, что на Селентине есть разум. Предположим, абсолютно атехнологичный. Гипотетическая биоцивилизация. Кстати, тогда понятны попытки оживить подстреленного свинтуса и абсурдная скорость роста срезанных деревьев. Но! Разум предполагает хоть какую-нибудь созидательную деятельность. А где на Селентине…