Читать книгу "Укрощение цифровой обезьяны - Алекс Сучжон-Ким Пан"

Программист Эллен Ульман не понаслышке знает о «близости с машиной», о том, как объединяются в единое целое компоненты приборов, строчки компьютерного кода и человеческий разум. Все начинается с возникновения намека на решение трудной задачи. «Человек и машина настроены на один лад, - говорит Ульман. - Однажды я попробовала метамфетамин. Ощущение, возникающее при зарождении проекта, можно сравнить только с таким вот кайфом: “Да, я понимаю. Да, это возможно. О да, именно так!”». Программисты не просто щелкают задачки в голове: решения выглядят понятными в принципе, но написать хороший код трудно. Теоретическое вдение изящного решения несравнимо с процессом создания конечного продукта. Чтобы перейти от идеи к коду, «программисту не остается иного выбора, кроме как уйти в себя, - говорит Ульман. - Там возможно все».

В нашем представлении типичный программист - это глубоко сосредоточенный человек, лихорадочно стучащий по клавишам. Связь с клавиатурой зажигает искру вдохновения, с помощью кнопок программист претворяет в жизнь свои идеи. Когда математики выводят мелом или маркером сложные формулы, доска для них - не просто подручный инструмент. Доска запечатлевается в кратковременной памяти, помогает визуализировать процесс решения задачи и позволяет легко находить ошибки: решение задач происходит не в голове у математика и не на доске, а в когнитивной системе, образованной ими обоими. Кроме того, по-моему, информация, получаемая программистами в непосредственной близости с машиной, не просто исходит из сознания, а скорее распределяется между мозгом, руками и клавиатурой.

В своем предположении я основываюсь на собственном примере распределенного распознавания: при печатании я чувствую ошибки на ощупь. Еще ребенком я научился печатать вслепую, и после нескольких лет занятий и десятилетий практики я могу закрыть глаза и набрать свыше семидесяти слов в минуту. Подобно тому, как владеющие техникой скорочтения распознают не буквы, а целые слова, я способен печатать, полагаясь на тактильные ощущения. Я точно знаю, как должны двигаться пальцы, под каким углом следует держать руки над клавиатурой, и сразу реагирую, если неуместное нажатие клавиши нарушает правильность написания слова. Я не всегда могу определить, в каком месте опечатался - для этого мне необходимо открыть глаза и посмотреть на монитор, но точно могу сказать, что допустил ошибку.

Из-за близкого знакомства с клавиатурой мне не нужно для проверки заглядывать в справочник. Когда дети спрашивают меня, как пишется какое-либо слово, мысленным взором я вижу свои руки на клавиатуре и определяю получившуюся комбинацию. Сложные названия или имена янев состоянии написать правильно ни ручкой на бумаге, ни на виртуальной клавиатуре сенсорного экрана (где моя когнитивная мышечная память бесполезна), но я всегда смогу их верно напечатать на обычной клавиатуре.

Как и любой другой вид когнитивной разгрузки, кодирование воспоминаний в мышечной памяти обладает и своими минусами. Люди, которые ориентируются на местности визуально, а не по названиям улиц, сталкиваются с трудностями при объяснении дороги другим. Очевидным недостатком является то, что моя способность не универсальна: иное расположение знаков препинания на клавиатуре (к примеру, на британской, в отличие от привычной для меня американской) существенно снижает мою скорость печатания. При виде французской или японской клавиатуры я совершенно теряюсь. Крошечная клавиатура смартфона - это что-то среднее: я способен медленно набирать слова, но моя мышечная память - наклон запястья или расстояние между пальцами - бессильна подсказать, сделал ли я ошибку. Тактильный метод печатания способствует быстрому изложению мысли: я набираю текст с той же скоростью, с какой думаю.

В этой особенности запоминания я не одинок. Многие с легкостью запоминают номера телефонов и пароли, воспроизводя в памяти расположение пальцев на клавиатуре. Когда существовали дисковые телефоны, сделать это было сложно, но с появлением клавиатуры метод стал общеизвестен. Когда-то при ходьбе мы опирались на передние конечности, а теперь доверяем им память. Одним из наиболее известных примеров «интеллектуального» знания, закодированного в пальцах, является случай с одним наборщиком издательства Оксфордского университета, обнаружившим ошибку в греческой книге, которую он набирал. Ни говорить, ни писать по-гречески он не мог, однако на протяжении десятилетий он печатал на этом языке и теперь просто чувствовал, что никогда прежде не сталкивался с такой комбинацией букв. Он почувствовал ошибку - и, как выяснилось, был прав.

Разгрузка включает в себя не только когнитивно-мышечную деятельность: мы постоянно передаем воспоминания электронным устройствам, окружающим нас предметам и людям.

Много лет я ношу с собой карманную записную книжку. Эту привычку я приобрел во время учебы в аспирантуре. Я периодически вел дневник и раньше, однако, поработав несколько месяцев над диссертацией, начал испытывать регулярные приступы дежавю: сидел в библиотеке, обложенный книгами, и искал нужную информацию, но внезапно на меня находило непонятное чувство, что я работал над этим же вопросом пару недель назад. Для того чтобы следить за своим прогрессом, я завел некое подобие журнала наблюдений.

Эта записная книжка давно превратилась в стенограмму моей жизни. На двух страницах - заметки об этимологии слова «созерцание», там же - перечисление дел на ближайшее будущее, имена тех, у кого нужно взять интервью, список покупок, адрес хорошего ресторана в Кембридже, содержание беседы с когнитивным археологом Колином Ренфрю в этом ресторане, цитата из Уильяма Блейка с выставки в музее Тейт и зачем-то номер карты социального обеспечения сына.

Есть в этой книжке и другие полезные вещи: корешки билетов, приклеенные скотчем к страничкам, визитные карточки с недавней конференции, марки и мои визитки в особом кармашке, запасные стикеры на внутренней стороне обложки. К последней странице прикреплена карта лондонского метро - когда я в Англии, я без нее как без рук, а когда возвращаюсь в Штаты, то на нее приятно иногда посмотреть и вспомнить поездку.

Записная книжка лежит у меня в заднем кармане брюк и заметно поистрепалась. Она протянет еще пару месяцев, пока я не дойду до последней страницы, хотя, может статься, она воспротивится жестокому обращению и самоуничтожится раньше. Записная книжка -часть моей повседневной жизни, но является ли она просто инструментом? Философы Энди Кларк и Дэвид Чалмерс сказали бы: нет, это часть твоего разума. Не имеет значения, занесли ли вы список покупок в книжку, которую постоянно с собой носите, или же выучили его наизусть. «В черепе и коже нет ничего священного», - зловеще заявляют Кларк и Чалмерс, когда речь заходит о познании и памяти. Важны доступность и достоверность информации и процесс ее получения. Ученые приводят в пример Отто -пожилого человека, страдающего болезнью Альцгеймера. Он записывает все, что с ним происходит, в блокнот, который постоянно носит с собой. И на этой «высокой степени доверия, надежности и доступности» Отто и его блокнот сопряжены.

Осознанно или нет, мы все время решаем, как лучше запоминать. Часто мы используем сразу несколько средств запоминания устных или письменных текстов. Римские ораторы разработали удивительно сложный метод для запоминания длинных речей, основанный на визуальных отметках, располагаемых в воображаемом пространстве. Во время произнесения речи необходимо пройти сквозь пространство в сознании, руководствуясь предметами-ориентирами, напоминающими о каждой строке. Этот метод, на первый взгляд, более сложный, чем простое запоминание слов, дает оратору шанс на импровизацию. Актерам часто приходится заучивать тысячи строк диалога, для чего используется сочетание внешних сигналов - положение, которое артист занимает на сцене, то, как он стоит, что делает. Так актеры запоминают и свой текст, и реплики коллег, чтобы подыграть в нужный момент.