Читать книгу "Техника государственного переворота - Курцио Малапарте"

По способностям Бауэр был человеком посредственным, однако он хорошо знал германский генералитет и высшее чиновничество, а потому сразу же понял, что оказывать Лютвицу вооруженное сопротивление бесполезно и опасно. Сдача Берлина была неизбежна. Полицейские не обучены действовать против регулярных военных частей: их дело – ликвидировать заговоры и подавлять народные бунты, а не сражаться с вымуштрованными, побывавшими под огнем солдатами. Как только на Вильгельмштрассе показались ветераны фон Лютвица в сверкающих стальных касках, взвод полицейских тут же сдался мятежникам. Даже энергичный Носке, всегда считавший, что надо сражаться до последней капли крови, узнав о первых перебежчиках, разделил мнение Бауэра и остальных министров. Бауэр не ошибался, полагая, что слабое место путчистов – это государственная машина. Тот, кто сумел бы остановить эту машину или хотя бы нарушить ее работу, поразил бы капповское правительство в самое сердце. Чтобы помешать государству нормально функционировать, надо было вызвать паралич всей общественой жизни. Взгляды Бауэра были взглядами мелкого буржуа, воспитанного в школе Маркса: только буржуа из среднего класса, человек порядка, впитавший социалистические идеи, привыкший судить о людях и о событиях, даже абсолютно чуждых его складу ума, его воспитанию и его интересам, с объективностью и скептицизмом государственного чиновника, мог решиться на этот шаг – вызвать глубокое, болезненное потрясение в общественной жизни, чтобы не дать Каппу спокойно закрепиться у власти.

Перед тем, как эвакуироваться из Берлина в Дрезден, правительство Бауэра обратилось к пролетариату с призывом объявить всеобщую забастовку. Это решение Бауэра ставило Каппа в весьма затруднительное и опасное положение. Ответный удар по всем правилам контрреволюции, скажем, переход в наступление военных частей, верных законному правительству, был бы для Каппа куда меньшей проблемой: войска фон Лютвица легко справились бы с любым вооруженным противником, но как заставить огромную массу рабочих вернуться к станкам? Уж во всяком случае, не силой оружия. И Капп, в полдень считавший себя хозяином положения, к вечеру понял, что он в плену у невидимого врага. В считанные часы жизнь в Берлине была парализована. Забастовка постепенно распространялась на всю Пруссию. Столица погрузилась во тьму: центральные улицы опустели, на рабочих окраинах царило безмятежное спокойствие. Паралич поразил все городские службы, даже в больницах медицинские сестры прервали дежурство. Железнодорожное сообщение между Берлином и остальной Пруссией, между Пруссией и всей Германией было прервано уже в первые часы после полудня, поезда замерли на рельсах; через несколько дней в Берлине должен был начаться голод. Со стороны пролетариата не было никаких насильственных действий, никаких проявлений недовольства: рабочие спокойно и организованно покинули цеха. Это был настоящий хаос.

В ночь с тринадцатого по четырнадцатое марта Берлин, казалось, спал глубоким сном. Но в отеле «Ад л он», где размещались миссии союзников, до утра никто не смыкал глаз в ожидании важных событий. Утреннюю зарю Берлин встретил без хлеба, без воды и без газет, но в полном спокойствии. Рынки в рабочих кварталах были закрыты: из-за прекращения железнодорожных перевозок продовольствие в город не поступало. А забастовка между тем охватывала все новые и новые категории государственных служащих и сотрудников частных фирм. Опустели почтовые конторы, телефонные станции и телеграфы. Закрылись банки, магазины, кафе. Чиновники в министерствах сплошь и рядом отказывались признать революционное правительство. Бауэр рассчитал правильно: забастовка распространялась как зараза. Капп не мог преодолеть пассивное сопротивление трудящейся Германии, а потому обратился за помощью к верным ему техникам и специалистам, пытаясь наладить деятельность наиболее важных структур: но время было упущено. Паралич уже затронул государственную машину. Рабочие окраины уже не были так спокойны, как в первый день: повсюду замечались недовольство, тревога, брожение. Вести, приходившие из южно-немецких земель, ставили Каппа перед выбором: уступить Германии, державшей в осаде Берлин, либо уступить Берлину, державшему в плену незаконное правительство. Кому передать власть: Бауэру или рабочим советам, которые уже создавались в предместьях? В результате путча Капп взял под свой контроль лишь рейхстаг и министерства. Положение осложнялось с каждым днем, не оставляя правительству путчистов ни средств, ни возможностей для политической игры. Вступить в переговоры не только с левыми, но даже и с правыми партиями казалось нереальной задачей. Силовые действия привели бы к непредсказуемым последствиям. Солдаты фон Лютвица попытались было заставить рабочих вернуться в цеха, но дело кончилось лишь бесполезным кровопролитием. На берлинских улицах лежали трупы: роковая ошибка для революционнного правительства, забывшего позаботиться об электростанциях и вокзалах. От этой первой крови все детали государственного механизма безнадежно заржавели. Арест нескольких высокопоставленных чиновников министерства иностранных дел, случившийся на исходе третьего дня путча, показал, какой ущерб нанесло неповиновение германской бюрократии. Пятнадцатого марта в Штутгарте было созвано Национальное собрание; докладывая президенту Эберту о кровавых событиях в Берлине, Бауэр заметил: «Ошибка Каппа в том, что он нарушил беспорядок».

Да, хозяином положения был именно он, Бауэр, человек средних способностей, человек порядка, единственный, кто понял, каким грозным оружием в борьбе с путчистами может стать беспорядок. Консерватор, проникнутый уважением к власти, либерал, чтущий законность, демократ, верный парламентской форме политической борьбы, ни за что не согласились бы на незаконное вмешательство пролетарских масс, не решились бы использовать для защиты государства всеобщую забастовку. Лишь Макиавелли в своем «Государе», приводя многочисленные примеры из истории греческих и азиатских тираний, а также итальянских княжеств эпохи Возрождения, разрешал призывать на помощь народ, чтобы защититься от дворцового переворота или вероломного нападения. Макиавеллиевский государь был, конечно, более консервативен, чем тори викторианской Англии; однако идея о незыблемости государства не входила в число его предрассудков и не была частью его политической культуры. Но у правителей современной Европы, как консерваторов, так и либералов, преданность государственной идее не позволяла привлечь пролетарские массы к незаконной акции, какая бы грозная опасность ни нависла над государством. Позже кто-то в Германии задавался вопросом: а что бы сделал Штреземан, окажись он на месте Бауэра. Несомненно, Штреземан расценил бы бауэровский призыв к всеобщей забастовке как «запрещенный прием».

Тут необходимо заметить, что к такому неординарному решению Бауэра логически подвела его марксистская выучка. Всеобщая забастовка как законное оружие, используемое демократическим правительством для защиты государства от военного или коммунистического переворота, – такая мысль не могла быть чужда человеку, изучавшему Маркса. Бауэр был первым, кто применил один из постулатов марксизма для защиты буржуазного государства. Его пример имеет большое значение в истории революций нашего времени.

Но вот семнадцатого марта Капп объявил, что слагает с себя власть, поскольку «в столь тяжелой ситуации всем партиям и всем гражданам Германии необходимо было объединиться, чтобы противостоять угрозе коммунистического восстания», – и доверие, которое в течение пяти дней путча немецкий народ испытывал к Бауэру, сменилось тревогой и страхом. Социалистическая партия утратила контроль над всеобщей забастовкой: подлинными хозяевами положения были теперь коммунисты. В некоторых предместьях Берлина была провозглашена красная республика. По всей Германии создавались рабочие советы: в Саксонии и Рурской области забастовка была лишь прелюдией к восстанию. Рейхсверу предстояло помериться силами с самой настоящей коммунистической армией, вооруженной пулеметами и пушками. Что сделал бы теперь Бауэр? Всеобщая забастовка свалила Каппа, но гражданская война стала бы поражением Бауэра.