Читать книгу "Сталин. Битва за хлеб. Книга 2. Технология невозможного - Елена Прудникова"

Ну это-то просто: у кого сила, тот и «оберменш».

Очень наглядно это состояние души проиллюстрировал А. Н. Энгелыардт, говоря о послереформенных временах и сетуя на оскудение псовой охоты: «Притом Dice крестьяне теперь так зазнались, что не позволяют борзятникам топтать поля». За потраву своих посевов помещик при «крепости» порол на конюшне, а после 1861 года исправно взимал плату. Крестьянские поля он между тем не просто топчет по праву сильного, но и сопротивление хозяев этих полей определяет словом «зазнались»[13].

Ну и как должны были воспринимать такое положение вещей русские крестьяне? При том, что они учили детей читать по Священному Писанию, долгими зимними вечерами работали под чтение грамотного отрока и очень хорошо знали, что говорил по этому поводу Христос?

* * *

…Псовая охота — штука красивая, хотя, впрочем, совершенно бесполезная. Хуже, что во многом бесполезен оказался и сам помещик. Возложенных на него надежд сословие прежних землевладельцев не оправдало. Хозяйствовать на земле без рабов, даже получив выкуп, они и не хотели, и не могли. Уже в 1887 году, спустя четверть века после реформы, в руках крестьян 50 губерний Европейской России было 77,8 млн. десятин, или 54,5 % всей пахотной земли. В хлебопроизводящих черноземных губерниях процент еще выше — в половине из них доля крестьянской земли уже тогда доходила до 75 %. К началу 1914 года крестьяне купили у помещиков еще 27 млн. десятин и столько же брали в аренду. Как видим, не так уж много было земли, которая к лету 1917 года не находилась в их руках. Конфискация помещичьих усадеб означала для крестьянина не спасение, а компенсацию морального ущерба, понесенного во время реформы, да прибавку к рациону. Однако эта прибавка позволяла отогнать призрак голода — кому-то за пределы видимости, кому-то за ограду двора, но и это уже было много.

Дело в том, что реформа 1861 года запустила ещё один механизм. В условиях жестокой нехватки земли и общинных порядков, для того чтобы увеличить наделы, крестьяне стали «плодиться и размножаться».

За 50 прошедших после реформы лет численность сельского населения Европейской России выросла вдвое. Перед реформой она составляла 50 млн. человек, а в 1914 году — 103 млн. Соответственно, уменьшалось число земли, приходящейся на одного человека, а поскольку дети вырастали и семьи делились — то и на хозяйство.

«В Полтавской губернии, где 85 % крестьянских дворов не подвергаются переделам уже несколько десятилетий подряд, — пишет ученый-экономист 20-х годов Лев Литошенко, — число рождений в 1913 г. по сравнению с числом рождений в 1882 г. дает увеличение всего на 3 %… В соседней Харьковской губернии, где, наоборот, 95 % дворов объединены в общины, число рождений за тот Dice период увеличилось на 52 %. В смежных Ковенской и Смоленской губерниях число рождений возросло на 3 % в первой и на 40 % во второй. В Ковенской губернии 100 % крестьян владеют землей подворно, а в Смоленской — 96 % общинно. В Прибалтийском крае, не знавшем общинных порядков и придерживающемся системы единонаследия крестьянских дворов, прирост рождений за 30-летний период составляет едва 1 % первоначальной цифры»[14].

Проблема российского аграрного сектора была не в нехватке земли, а в размере хозяйства. Земля делилась «по справедливости» — каждому мужчине в семье, независимо от возраста, давались равные наделы (после революции во многих местах наделы давали «по едокам» — но сути это не меняло). Россия была страной даже не мелкого, но мельчайшего хозяйства. А такое хозяйство малопродуктивно. В нем нет места ни для культуры земледелий, ни для какой бы то ни было механизации. Сельское хозяйство предреволюционной России — это лошадь с сохой, борона, минимум навоза в качестве удобрения и жесточайшее использование земли на износ — потому что кушать хочется каждый год. И чем меньше земля родит, тем более беспощадно ее эксплуатируют. В 1913-м, достаточно урожайном году, например, урожай пшеницы в России был в 3 раза ниже, чем в таких европейских странах, как Англия и Германия. Одним климатом этого не объяснишь.

18 мая 1928 года в докладе «На хлебном фронте» Сталин приводит выкладки советского экономиста, члена коллегии ЦСУ В. С. Немчинова. Согласно им, до 1917 года более 70 процентов товарного хлеба давали крупные хозяйства, использующие труд наемных работников. В 1913 году в них было занято 4,5 млн. человек. Остальной товарный хлеб давали крупные крестьянские хозяйства, возникшие в основном по не знавшим крепостного права окраинам и отчасти после столыпинской реформы. Прочая деревня в лучшем случае кормила себя.

Как видим, передел помещичьих земель, в ходе которого они были распластованы на полоски и прирезаны крестьянам, уменьшал количество товарного хлеба и лишь глубже вгонял сельское хозяйство в тупик, из которого начинало уже припахивать могильным душком.

В 1916 году количество земли на душу населения выражается следующей таблицей:

Обеспеченность посевами сельского населения (десятин посева на 100 душ сельского населения)

Государства Посевная площадь Дания 126 Франция 105 Германия 104 Венгрия 82 Австрия 66 Бельгия 58 Нидерланды 39
Районы Европейской России Посевная площадь Новороссия 147 Прибалтика 122 Нижне-Волжскис губ. 120 Средне-Волжские губ. 82 Приуральские губ. 81 Малороссийские губ. 80 Центр[ально-] Земледельческие губ. 79 Белоруссия 75 Юго-Западные губ. 67 Приозерные губ. 50 Центр[ально-] Промышленные губ. 40 Северные губ. 33 Всего по Европейской России 83