Читать книгу "Прогулка без морали - Наталья Рощина"

— Опять ждать, что принесет дитя в подоле, — первое, что сказал дед, увидев крошечный красноватый комочек.

Но время шло, и оттаивало суровое сердце. Да и девчушка росла на удивление спокойная, послушная, трудолюбивая. Никто не вспоминал, что пришлось пережить матери, пока она ее носила. Валюша стала маленьким светловолосым солнышком в доме Стешиных родителей. Пухленькая, но проворная, она всегда старалась казаться взрослой, глядя на мир не по-детски серьезными зелеными глазами. Когда она с улыбкой поглядывала на мать, та вспоминала, как глаза ее отца вот так же с любовью смотрели на нее. Годы шли, и только зеркальное отражение Нестерова, его дочь, не давало стереться из памяти даже черточке его лица. И рада бы, да Валюшка рядом. Бабушка ласково гладила внучку по голове, приговаривая.

— Где ж ты, красавец зеленоглазый? Жизнь пройдет, так и не узнаешь, какое чудо у тебя растет.

Родители, смирившись с появлением Валюши, прикипели к ней всей душой. Теперь все чаще вспоминали ее отца.

— Стеша, неужто не хочешь найти его и похвастать дочкой? Любила ведь, иначе не согласилась бы на такую горькую долю, — спрашивала старушка-мать.

— О чем вы, мама. Я без девочки и дня не проживу. Спасибо Сергею: и любовь узнала, и дочь теперь у меня всем на удивление, красавица, умница. Шестой год всего, а какая смышленая. На ферме всех коров моих по именам знает. Ведра с водой таскает, на сенокосе снопы вяжет. Смотрю на нее и диву даюсь, откуда только силы берет. До позднего вечера со мною, а домой придем, норовит к печке первой подойти, на стол собрать. — Старушка только согласно кивала головой. Ведь и Стеша росла такой же труженицей, в кого ж малышке трутнем быть. Нечего сказать, охраняемая Божьим словом, девочка росла не по годам самостоятельная и удалая. Это или есть, или нет. В такие малые года этому не научишь, только от Всевышнего — как награда за материнское страдание.

Все шло своим чередом. Казалось, ничто плохое не может произойти в доме Смирновых. День за днем одни хлопоты сменялись другими, печали — радостями, веселье — грустью. Очередной Новый год шумно отпраздновали. Сколько песен спето, сколько желаний загадано. Но однажды перед Рождеством решил отец Стеши заколоть кабана и продать его в городе на рынке. Очень уж хотелось купить обновок жене, дочке, внучке. Ведь это один из самых почитаемых праздников и нужно, чтобы он запомнился добрым словом и подарочком нежданным. Так Михаил Михайлович и сделал. Договорился с председателем Ермоловым насчет машины. Как раз совпало: тому нужно было по колхозным делам в город, а Смирнов рано утром уехал вместе с ним, даже дочь и Валюту будить не стал. Только оглянулся напоследок на одиноко стоявшую, закутавшуюся в тулуп жену. Она махнула ему рукой, перекрестила вслед и вернулась в дом. Вечером председателева машина вернулась в деревню без Смирнова. Как оказалось, в условленном месте того не было. Прождав больше часа, Ермолов отправился домой. Он подумал, что Михалыч решил своим ходом добираться, не дожидаясь позднего вечера. Не поленился, заехал к Смирновым. Там его встретили три пары взволнованных глаз. Значит, не прибыл еще хозяин. Пряча тревогу за ободряющей улыбкой, председатель отказался от предложенного чая и вышел из избы. Моторошно стало на душе, сто кошек заскребло. До самой смерти винить себя будет, что не подождал еще немного своего односельчанина. Ведь с тех пор никто Михаила Михайловича ни живым, ни мертвым не видел.

Дарья Ивановна стала похожа на серую высушенную ветку. Никто не видел, чтобы она хоть слезинку уронила. Первые дни после исчезновения мужа она сама себя подбадривала. Почуял мужик деньги в кармане, решил покутить маленько. Это не возбраняется. Когда прошло две недели, всякая надежда на возвращение хозяина умерла. И вместе с нею стала потихоньку угасать Дарья Ивановна. Стеша плакала, чтобы ни мать, ни дочь не видели. Ведь строго-настрого было сказано не оплакивать отца.

— Никто его мертвым не видел, значит, бог даст, вернется. Все в руках Всевышнего. Ему ведомо, где кормилец наш, а значит, и мы скоро узнаем, — так сказала мать, как отрезала. И когда все сроки прошли, так и не перестала ждать его. Справится с работой, с делами домашними, выйдет на крыльцо или к плетеному забору и стоит, вдаль смотрит. Так, бывало, не один час простоит. Потом словно опомнится, руку к сердцу прижмет и медленно, с трудом переставляя ноги, бредет в дом. Извелась она вся. Даже Валюша своим щебетанием не могла отогнать тоску. Так, для виду, улыбнется девчушке, погладит ее по шелковистым волосам. И снова погружается в только ей известные мысли.

— Мама, ну что вы так убиваетесь, — не выдержала однажды Стеша. Подсела к матери, обняла за исхудавшие плечи. — Ничего ведь не изменить. Надо жить дальше, не мне вас учить, как быть сильной. Прошу вас, поберегите себя.

— Всех мужчин, которых я любила, отняла проклятая костлявая. Мало ей было сыновей моих, так не дала состариться с мужем. Где ж справедливость, доченька, за что крест такой тяжкий возложил на меня Всевышний? Не сдюжаю я его, от сердца говорю, нет больше сил. — Сказала и дала волю слезам. Копились они долго — полгода прошло как пропал Михаил Михайлович. Ни разу не позволяла она себе таких слез. Стеша не видела мать такой. Положив голову дочке на колени, она причитала во весь голос, плечи ее все вздрагивали, вздрагивали. Причитания сменяли беззвучные рыдания, а потом она резко затихла. Подняла заплаканное, отекшее от слез лицо. Стянула с головы черный платок, вытерла им глаза, щеки. — Прости, дочка.

— Да что вы прощения просите, бог с вами, — дрожащим голосом ответила Стеша. В углу у печки притихла Валюша. Навсегда отложилась в головке девчушки эта картина страдания двух дорогих ей женщин. В апреле ей исполнилось шесть лет, и, пожалуй, это было самое сильное впечатление за ее такую недолгую жизнь. После исчезновения деда мама и особенно бабушка стали совсем другими — задумчивыми, мрачными. А сегодня горечь, кажется, перелилась через край. Вале тогда тоже захотелось подбежать к матери, уткнуться в подол ее длинной юбки и заплакать. Но она чувствовала, что ее появление там, где только что так надрывно причитала бабуля, нежелательно.

— Затопи мне баньку, дочка, — тихо попросила Дарья Ивановна. Подняла глаза на стену, где висели портреты сыновей, ее свадебная фотография. Вздохнула и повторила: — Затопи от души, хорошо? Хочу напоследок попариться, чтоб с чистым телом предстать пред очами Божьими. Душу, кажись, ничем не замарала, а вот тело надо бы… — Голос ее сорвался, но плакать она больше не стала.

— Странно вы говорите, мама, страшно слушать, — перекрестилась Стеша.

— Сделай, как прошу, — только и сказала та в ответ.

Каждый человек чувствует, когда приближается его конец. Все земные дела переделаны, счета оплачены, пора отправляться в мир иной. Дарья Ивановна умерла той же ночью во сне, прижимая к груди крохотную иконку Божьей Матери.

Стеша обнимала испуганную дочку. Дом превратился в сплошной поток одетых в черное старушек. Они сновали туда-сюда, что-то готовили. Кощунственным казалась сейчас Стеше эта древняя христианская традиция: разве можно проглотить хоть кусочек, когда меньше часа назад земля покрыла крышку гроба, ставшего последним пристанищем ее матери. А им ничего — молча пьют, отрешенно закусывают. После двух-трех рюмок, кажется, еле сдерживаются, чтобы не запеть. Место вроде бы не подходящее, а душа просит. И повод скорбный забыт, обычная компания хорошо подвыпивших односельчан. Некоторые задерживаются всего на несколько минут, помянув хозяйку, уходят, не забыв погладить по голове притихшую на крыльце Валюшку. Основная масса односельчан уже плохо держится на ногах, Стеше больно смотреть на эту трапезу. Когда же кончится мучение и в дом снова придет тишина? Нет сил смотреть на раскрасневшиеся, потные лица. Стеша вздохнула и вышла из дома. Подсела к Валюше. Та сразу подвинулась поближе, подняла свои огромные, испуганные глаза на мать.