Читать книгу "Экс-баловень судьбы - Марина Серова"

— А вы преподаете бухучет?! — с радостным удивлением уставилась я на него, как будто всю жизнь только и мечтала о том, как бы мне познакомиться с каким-нибудь бухгалтером.

Старичок галантно, как в восемнадцатом веке, наклонил голову и представился:

— Спиридонов Эрнест Эрастович, кандидат экономических наук.

Час от часу не легче! К чести своей могу сказать, что, услышав столь оригинальное имя, я не изменила выражения лица, но правда и то, что это потребовало некоторых усилий.

До отказа растянув губы в улыбку, так что щеки совсем скрыли выражение моих глаз, я со всей отпущенной мне природой очаровательностью сказала:

— Как-нибудь зайду, — и отправилась на второй этаж отыскивать кафедру истории, все еще чувствуя спиной прилипший к некоторым местам моего тела неспокойный взгляд Эрнеста Эрастовича.

На кафедре истории по случаю субботы не замечалось особенного оживления. Две скучающие полусонные девушки сидели по разным углам и вяло перекидывались незначительными фразами, выглядывая из-за своих компьютеров.

Моя задача заключалась том, чтобы найти с ними общий язык, и я посмотрела на них так, как смотрит на желанный берег моряк, вернувшийся из кругосветного плавания. Счастье, переполнявшее меня, было настолько очевидным, что девушки начали пробуждаться от своего сна и посмотрели на меня с интересом.

— Наконец-то я вас нашла! — радостно выдохнула я и, не давая им опомниться, опрокинула на них целый ушат очень интересной информации о преддипломной практике, о школе милиции, о том, как много у нас с ними общего, и о том, что люди должны друг другу помогать.

Когда я почувствовала, что они уже достаточно напуганы и думают, что я сейчас надену на них наручники и начну требовать пароли и явки, я резко снизила обороты и сказала то, чего они услышать уж точно не ожидали:

— А давайте чаю попьем?

Известно давно, что главный секрет успеха любой импровизации — в ее предварительной подготовке. Вот и я стараюсь всегда иметь такой своеобразный «рояль в кустах». Моя практика показывает, что самый надежный способ найти общий язык с секретаршами, лаборантками и прочим обслуживающим персоналом женского пола — это иметь в запасе коробку конфет.

На этот раз конфеты у меня были специальные: вишня в коньяке, поэтому я имела все шансы рассчитывать на успех. Девушки, немного ошалевшие под моим натиском, потеряли бдительность и поставили чайник. Может быть, они угощали чаем всех, кто заходил на кафедру истории, но своего я добилась. Через двадцать минут после того, как мы впервые увидели друг друга, мы уже пили чай и, как старые добрые подруги, обсуждали нюансы внутренних взаимоотношений на кафедре истории.

— Ничего мужик был Разумов, только занудный какой-то, — говорила белокурая кудрявая девушка по имени Маша. — Как прикопается к чему-нибудь… или к кому-нибудь, так, считай, на всю пару. Или объяснять что-нибудь начнет, дело выеденного яйца не стоит, а он как затянет — «с одной стороны, да с другой стороны»… Все уже давно все поняли, сидят, зевают, а он все рассказывает. Он вел у нас на втором курсе. Ха! Знаете, я сейчас вспомнила: читала книжку про Швейка, там тоже один… любил объяснять. «Вот, — говорит, — например, окно. Знаете ли вы, что такое окно?» И Разумов — такой же был.

— А как, любили его?

— Нельзя сказать, что любили, нельзя сказать, что и не любили. Как-то… никак.

— Конфликтов особых не было, — вступила в разговор вторая девушка, Ира. — Экзамены он принимал нормально, взяток не брал, с руководством не спорил… с Залесским только в последнее время стали они цапаться из-за этих курсов… у нас тут курсы платные недавно открыли, так они там вдвоем верховодили, ссорились иногда. Но тоже не глобально: поговорят, поспорят и перестанут.

— А из студентов никто не выделялся — угрозами, например, или, наоборот, обожанием чрезмерным?

— Ходил тут за ним один… Он какое-то исследование писал и просто тенью Разумова заделался. Было у профессора несколько человек, вроде факультатива, они и после занятий часто оставались… вы их самих спросите, сейчас пара кончится, они на перемену пойдут. Это группа 3705, Разумов у них куратором был.

— И правда, сейчас звонок будет, — испуганно сказала Маша, посмотрев на часы. — Давай скорее убирать, а то Макарова придет — опять разорется.

— А кто это — Макарова? — на всякий случай спросила я.

— Тоже историю ведет, такая вредная, даже чаю попить не дает: для этого у нас, видите ли, обеденный перерыв есть!

— Жестоко она с вами, — рассеянно говорила я, думая о том, что мнение госпожи Макаровой мне тоже не помешает.

В это время зазвенел звонок, и девушки, поблагодарив меня за вкусные конфеты, поспешно расселись за свои компьютеры.

Дверь открылась, и в комнату вошла представительная дама, судя по всему, еще советской закалки. Я рассказала ей свою легенду о милицейской школе и спросила, что она может сказать о профессоре Разумове.

— О, это был прекрасный, грамотный специалист, хороший преподаватель. Какая потеря для нашего института, — начала мадам Макарова без малейших признаков выразительности в интонациях.

Присовокупив к этому бессодержательному началу еще пару-тройку дежурных фраз, она дала мне понять, что это все, что она может сказать по поводу безвременной кончины своего коллеги. Да, советская школа — это на века. Но кое-что полезное я все-таки смогла извлечь из ее равнодушного монолога. Такая реакция — косвенное подтверждение того, что профессор не слишком тесно общался со своими коллегами и мнение жены о том, что «все его обожали», имеет некоторые неточности. Во-первых, не все, а во-вторых, не «обожали», а просто были равнодушны и поэтому не выказывали явного неприятия.

Складывается ощущение, что Надежда Сергеевна не очень-то хорошо была осведомлена о делах своего мужа и о его взаимоотношениях с окружающими. Она и сама об этом говорила.

Выйдя из помещения кафедры, я почти нос к носу столкнулась с высоким и худым мальчиком, который поспешил извиниться, хотя даже не задел меня.

— Ничего, ничего, — доброжелательная улыбка выпускницы милицейской школы весеннею розою расцвела на моем лице. — Вы не подскажете, как мне найти группу 3705?

— Да все уже, наверное, ушли, у нас последняя пара. А что вы хотели? Может быть, я смогу вам помочь, я тоже из этой группы.

— Правда? Вот какая удача: я собираю дополнительные сведения о профессоре Разумове, ведь он был вашим куратором?

На лице молодого человека в течение одной секунды промелькнуло сразу несколько различных выражений. Доброжелательность, с которой он разговаривал со мной, сменилась какой-то болезненной гримасой, а та, в свою очередь, перешла в восхищенную полуулыбку, которая тоже почти сразу исчезла, и на лице юноши осталось выражение печали. Пораженная такой метаморфозой, я в молчании смотрела на него.

— Да… — наконец произнес он. — Вы знаете, все мы до сих пор в шоке. Невозможно поверить, что такое могло случиться. У кого рука поднялась? Ведь Анатолий Федотович, он… он никому не сделал ни малейшего зла… мы все так любили его…