Читать книгу "Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного - Елена Арсеньева"

Моду на длинные и остро заточенные — не зря их называли данканы, то есть когти! — накладные ногти завезли в Элладу из Египта приближенные великого императора Александра. Рассказывали, будто умельцев, которые ухаживали за ногтями тамошних властителей-фараонов, настолько ценили, что даже хоронили в одних гробницах со своими господами!

Мастерицы брали за готовые данканы поистине несусветные деньги, но в Коринфской школе с недавних пор ввели матиомы по уходу за руками и изготовлению данкан. Преподавала на этих матиомах уже упоминавшаяся Бавкида. Данканы делали из особой вязкой и душистой древесной смолы, которую называли комми и которую завозили из каких-то еще более южных стран, чем Египет. Комми немного напоминала обычную древесную смолку, которую Лаис — в ту пору просто Доркион — ела в детстве, обирая ее с яблонь и вишен, однако комми была куда более жесткой, не растворялась в воде и хорошо держала на себе особые краски, которые выдумали все те же изобретательные египтяне.

Впрочем, приличные эллинки, замужние жены, хоть и любили ухаживать за собой, все же презирали накладные ногти — или, еще вероятней, жалели тратить на них деньги. Кроме того, заниматься домашними делами в данканах было, что называется, не с руки. Поэтому гетеры очень быстро, так сказать, прибрали к рукам эту привилегию — щеголять с разноцветными данканами на пальцах. Однако наставница Бавкида презрительно морщила нос при виде этого разноцветья и уверяла, что данканы на обеих руках должны быть одного цвета или с одинаковым узором.

Лаис долго не давалось мастерство изготовления данкан, и вот наконец позавчера у нее получились десять почти совершенных по форме миндалевидных скорлупок, которые, чуть разогретые на огне, плотно прилегли к ее естественным ногтям и сделали пальцы маняще длинными и изящными.

На первых порах аулетриды, надевшие данканы, не могли даже струны кифары ущипнуть: все из рук валилось без привычки! Бавкида советовала носить новые ногти не снимая, чтобы привыкнуть к ним. Вот Лаис и не снимала их… Нет, но какая глупость — отправиться искать ночью приключений, не сняв драгоценных данкан! Теперь придется мастерить новую для указательного пальца. Однако еще неизвестно, удастся ли подобрать точно такой же цвет и узор. Как назло, кончилась зеленая краска…

Вот жалость! Завтра ей предстояло быть на симпосии у коринфского судовладельца Клеарха Азариаса… И он сам, и все его друзья давно восхищались Лаис и обещали стать ее постоянными любовниками, когда она сможет называться настоящей гетерой.

Конечно, она нравится Клеарху и прочим и без накладных ногтей, а все-таки жалко потерянной данканы, такой красивой, изящной, так тщательно изготовленной…

А еще хуже, что вряд ли успеть сделать новую данкану ко дню испытаний!

Но где Лаис умудрилась ее уронить? Может быть, когда чуть не сорвалась с крыши пристройки в усадьбе Артемидора? Ну ладно, там, среди мелкого щебня, которым был усыпан двор, данкану никто не заметит, а если заметит, вряд ли поймет, что это такое. Но гораздо хуже, если «коготь» сорвался с пальца около стены храма, когда Лаис, испугавшись кошки, вцепилась в стену. Если ее найдут, будет нетрудно догадаться, кто ее потерял, ведь таких данкан, как у Лаис, больше нет ни у кого!

Конечно, она, как и Маура, может сказать, что искала способ исполнить свое испытание. Но Маура оставалась в пределах храма. А вот Лаис за то, что ночью, без сопровождения, оказалась за стеной, ждет непременная порка. Как она с иссеченной спиной сможет соблазнить хоть кого-нибудь?! Ей не пройти испытаний, ей не стать настоящей гетерой, которая сама выбирает любовников, ее ждет печальная участь — отдаваться на ступенях храма всякому, кто пожелает, а то и перейти в разряд портовых шлюх, участь которых позорна, а век короток…

Неужели именно это имела в виду вещая Кирилла?!

Лаис чуть не всплакнула от страха, но вдруг ее осенило: а кто сможет доказать, что она потеряла данкану ночью? Лаис будет утверждать, что это произошло днем, когда девушки ходили в храм Афродиты — убирать венками ее многочисленные статуи!

Надо поскорей заняться изготовлением новой данканы, а пока на указательный палец можно надеть перстень, который так и называется дактило — палец. Он изображает последнюю фалангу пальца с красивым длинным ногтем. Этот серебряный перстень Лаис подарил Клеарх, и она иногда надевала дактило, даже когда все данканы были целы.

И Клеарху будет приятно…

На душе стало легче, и Лаис, наконец, улеглась и уснула, совершенно забыв, что пифия, даже бывшая, никогда не пророчествует попусту!

Коринф, школа гетер

— Теперь твоя очередь, Лаис, — сказала наставница. — Вообрази, что ты — мужчина, ты — отец семейства, который с трудом урывает время посетить гетеру и испытать радость освобождения от семейных уз.

— Ну, если он встретится с Лаис, его надежды будут обмануты! — хихикнула Маура.

— Помолчи, Маура, ты всем мешаешь, — погрозила ей наставница. — Итак, Лаис… Не забудь, это должен быть гекзаметр. Ну, начинай!

— Как, наставница! Ты не дашь ей даже времени на подготовку? — вмешалась Гелиодора.

— А кто ей даст на симпосии время на подготовку, Гелиодора? Иногда от быстрого ответа зависит репутация гетеры: прослывет ли она сообразительной и острой на язык — или скучной тугодумкой! Я знаю, вы все недолюбливаете Мауру, но уж чего у нее не отнимешь, так это остроумия и острословия, которые подобны пряностям, делающим любое блюдо манящим и вкусным. Мужчина отведает это блюдо с удовольствием!

— Если только не отравится злобой, которую Маура использует вместо перца! — пробурчала Гелиодора — впрочем, достаточно громко.

— Гелиодора, помолчи! — одернула ее наставница и велела: — Ну, Лаис, начинай!

Лаис опустила голову, скрывая усмешку.

Маура, которая, как всегда, мечтала об одном: помешать и навредить той, которую с первого дня пребывания в школе яростно ненавидела, на сей раз невольно дала Лаис время подумать. Бесценная Гелиодора помогла тем, что ввязалась в спор. А наставница даже не заметила, что благодаря этому спору у Лаис оказалось то самое время на подготовку, которого она была бы лишена, если бы Маура промолчала. Впрочем, Лаис вполне могла отвечать сразу: тема простая, стихи сложились легко, хвала Афродите!

Итак…

Счастлив кузнечик — немою женой обладает!

Мне же супруга жизнь болтовней отравила.

Вечно корит, уверяя — неверен, мол, я.

Теперь еще дочь подросла — и туда же!..

Лаис декламировала, глядя поверх голов девушек и улыбаясь словам, которые являлись из неведомых далей — очень может быть, слетали прямиком с вершин Парнаса или Геликона или поднимались со дна Кастальского ключа![16]— и связывались в четкие строки как бы сами собой.