Читать книгу "Рабыня благородных кровей - Лариса Шкатула"

Как ни берегся юный боярин, а упал оттуда, откуда и не чаял: с коня, на котором всегда чувствовал себя увереннее, чем на собственных ногах.

Он лежал и выл от боли. Один, в безлюдном месте, где надеяться на помощь ему не приходилось.

— Расшибся, милый? — вдруг участливо спросил его женский голос, пробившийся через отупляющую боль.

— Ы-ы-ы, — только и смог произнести Любомир, по лицу которого катились беспомощные слезы.

Женщина присела над парнишкой, потрогала его уродливо вывернутую ногу, чуть приподняла и резко дернула. Он вскрикнул и на миг лишился сознания, а когда пришел в себя, боли не было. Все ещё не веря в случившееся, Любомир осторожно сел и прислушался к себе: может, боль просто притаилась, выжидает? Вот он попробует приподняться…

— Вставай, не бойся, — рассмеялась женщина. — Такое бывает: кость у тебя с места соскочила, а я её вправила. Как тебя зовут-то?

— Кулеш.

— А имя какое при крещении дали?

— Любомир.

Женщина провела пальцами вдоль его спины.

— А кто лечил тебя, Любомир, когда ты с дерева упал?

— Откуда ты знаешь, что я с дерева упал?

— Я много чего знаю… Знаю даже, что, окажись я в то время рядом, никакого горба у тебя бы не было.

— Говори, да не заговаривайся, — не поверил он. — Меня арамейский врач пользовал. Матушке поведал: на все воля божья, ничего поделать было нельзя!

Она взяла в руку кузовок с опятами, который несла прежде, и слегка поклонилась.

— Прощай, молодой боярин!

— Погоди, — забеспокоился Любомир. — Ты меня, чай, от смерти спасла.

Он открыл кисет, расшитый его подругой детства Милушкой, где, в отличие от взрослых, хранил не табак, а свои, нужные подростку мелочи, и где имелась у него серебряная деньга, подаренная батюшкой на Пасху.

— Вот возьми, за лекарство.

Женщина опять засмеялась.

— Небось, батюшка на пряники дал!

— На пряники… Я не маленький!

— Не возьму я с тебя плату, отрок! Помогла задаром, от чистого сердца. Употреби свою деньгу на доброе дело.

— Скажи хоть, как звать тебя? Кого в благодарственных молитвах поминать?

— Зовут меня Прозора. А дом мой подальше стоит, у Мертвого ручья. Знаешь?

— Знаю.

— Вот и приходи в гости когда-никогда.

— А можно я с сестрой приду?

— Приходи с сестрой. Я гостям рада…. А теперь поспеши. Небось, переполох в доме, тебя хватились…

И точно, Любомир не заметил, что времени прошло достаточно и матушка о нем забеспокоилась. Вестимо, батюшке пожаловалась. Тот хотел во гневе и вовсе сыну всяческие поездки запретить, да сестрица вмешалась, строгого родителя улестила. Мол, она сама с проказника теперь глаз не спустит. Но отроку Ляху, что был к юному боярину приставлен, плетей все же всыпали.

Мучимый раскаянием, Любомир отдал ему свою серебряную деньгу. Решил, что это и есть то доброе дело, о коем упоминала Прозора.

Под большим секретом рассказал он Анастасии о своем падении с коня и чудесной лекарке. У сестры глаза разгорелись.

— Знахарка одна живет?

— Про то она не сказывала. Но о людях все знает. Может, по глазам читает?

— На руку не взглянула? — спросила Анастасия.

— Не взглянула.

— А ежели она колдунья?

— Тогда не поедем?

— Все одно, поедем. Хочу с этой колдуньей-знахаркой встретиться, посмотреть, что да как.

Скоро после их беседы и оказия представилась. Пригласили Михаила Астаха на крестины в большое село Липицы, и взял боярин с собой в поездку младших детей — Любомира и Анастасию.

Посидев для порядка за столом со всеми, боярские дети отпросились у батюшки в окрестностях верхом прокатиться. А окрестности эти как раз находились поблизости от Мертвого ручья.

Брат с сестрой доскакали быстро. И ручей нужный нашли. И избу-сруб тут же увидели. Спешились, коней к дубу привязали. Сруб под ветвями этого лесного великана казался цыпленком под крылом матери-наседки.

Видно, ставил его умелец — венец к венцу, любо-дорого посмотреть. Такой он был ладный, ухоженный, словно и ненастоящий. Но высокое крыльцо носило на себе следы многих ног, а вышедшая из избы хозяйка тоже выглядела вполне настоящей.

Любомир женщину узнал не сразу. В какой-то миг ему даже показалось, а та ли она? Уж не ошибся ли, приведя сестру к дому человека вовсе незнакомого?

Та, встреченная им на опушке, выглядела если не старой, то близко к старческому возрасту подошедшей. Серый поношенный платок, повязанный по самые глаза, изменял её до неузнаваемости.

Эта же, на крыльце, была одета в скромный миткалевый сарафан, украшенный бусами, под которым угадывалось крепкое тело женщины средних лет. Русые косы, в которых, впрочем, мелькали седые нити, обвивали голову будто корона.

— Заходите, гости дорогие! — певуче пригласила она.

Любомир замешкался, и на помощь ему пришла сестра.

— Ты — Прозора? — спросила она.

— Так меня кличут, — кивнула женщина. — За то, что вижу другому глазу невидимое.

— А ты — знахарка? — продолжала допытываться Анастасия.

Прозора лукаво улыбнулась.

— Чародейка я. Злые люди ведьмой рекут, да разве ж я похожа на ведьму?

— Не похожа, — пробормотал Любомир, слегка отступая назад. — Ведьмы старые, вида страшного, людей изводят, а не лечат…

Анастасия, поднявшая было ногу на ступеньку, тоже неловко затопталась на месте

— А я как раз ничего такого и не делаю, — засмеялась Прозора. — Разве что лечу… Напугала я вас?

— А чего нам бояться? — решительно проговорил подросток и тоже поставил ногу на ступеньку.

— Вот и славно, — кивнула знахарка, пропуская в избу юных гостей.

Посреди горницы, перегораживая её на две половины, стояла огромная, чисто выбеленная печь, каким-то веселым маляром изукрашенная полевыми цветами, словно водящими многоцветный хоровод: маками, васильками, ромашками.

По одну сторону от печки стоял деревянный стол, желтеющий свежевыскобленными досками. По бокам его расположились такие же лавки.

По другую сторону виднелась высокая лежанка, покрытая темным дерюжным покрывалом. Чуть поодаль громоздился кованый сундук.

Все остальное место занимал деревянный чан, рядом с которым стоял уже небольшой столик, заваленный какими-то банками, сосудами и небольшими глиняными горшочками. На стенах повсюду висели пучки сушеных трав.

В целом же горница выглядела удивительно чистой и никак не напоминала курные избы многих крестьян, из-за отсутствия труб топившихся «по-черному». В них дым из печки выходил через избу в какое-нибудь маленькое оконце. От этого в избе на стенах, печи, одежде и даже лицах людей виднелись следы копоти и сажи.