Читать книгу "Лимон - Кадзии Мотодзиро"

В тот день я впервые сделал покупку в этой лавке. Там продавались удивительные лимоны. Лимон — самый обычный фрукт. Да и сама лавка, тоже была самой обычной, привлекая внимание не больше, чем любая другая. Но лимоны мне понравились: и их чистый цвет, словно бы выдавленный из тюбика лимонно-желтой краски, и их форма, напоминающая плотно намотанное по всей длине веретено. Я решился купить один. Как и куда я шел после этого? Я долго бродил по улице, и сгусток дурных предчувствий, сдавливавший мое сердце, в тот самый момент, когда я взял в руку лимон, стал понемногу рассасываться. Я почувствовал себя очень счастливым. Меланхолия, неотступно преследовавшая меня, исчезла благодаря одному этому лимону, а может, оттого, что то, в чем я сомневался, парадоксальным образом оказалось истинным. Как все-таки непостижимо человеческое сердце!

Прохлада лимона была хороша, нет слов. Обострение катара легких привело к тому, что у меня все время был жар. Чтобы проверить это, я пожимал руку то одному, то другому приятелю, но моя ладонь была всегда горячее, чем у них. Может быть, из-за этого жара прохлада лимона, просочившаяся внутрь меня сквозь сжимавшую его ладонь, была так приятна.

Я то и дело подносил его к носу, пытаясь уловить запах. Я представил себе Калифорнию, где вырос этот лимон. В памяти всплыл обрывок фразы «ударить в нос» из «Речей продавца мандаринов», которые я проходил на занятиях по камбуну.[24]И когда я, не дышавший прежде полной грудью, втянул в себя ароматный воздух, к лицу и телу прилила теплая кровь, и мне почему-то показалось, что я здоров…

Я с удивлением понял, что мне приятны эти простые чувства: ощущение прохлады, осязание, обоняние, зрение, потому что именно их я ищу уже так давно. Вот что я пережил тогда.

Я был слегка возбужден, испытывая что-то вроде гордости, я шел, и в моем воображении рисовался образ поэта, который облачился в прекрасные одежды и размашисто шагает по улице. А что, если положить лимон на грязное полотенце, приложить его к пальто, измерить отражение цвета, а потом вновь и вновь говорить себе: «Вот так тяжесть!» Именно это ощущение тяжести я постоянно и настойчиво искал, несомненно, оно являлось мерой всего доброго и прекрасного, выраженной в единицах веса. Вот такие глупые мысли рождались в моем повеселевшем сердце. Самое главное, что я был счастлив.

Как и куда я шел, не знаю. Наконец я остановился у магазина Марудзэн. Обычно я обходил его стороной, но теперь мне показалось, что я запросто могу зайти. «Сегодня загляну, пожалуй», — решил я и вошел внутрь.

Однако, непонятно почему, радость, переполнявшая меня, стала постепенно уходить. Ни флаконы духов, ни курительные трубки не прельщали меня. Уныние стало наполнять душу, и я подумал, что сказывается усталость от прогулки. Я подошел к полке с книгами по искусству и подумал: «Чтобы вытащить тяжелый альбом, потребуется больше сил, чем обычно!» Я стал вынимать книги одну за другой, открывал, но желания добросовестно перелистывать страницу за страницей не появлялось. И все же я, как завороженный, доставал следующий том. Та же история. Однако я не мог успокоиться, пока не пролистывал хотя бы несколько страниц. Когда становилось совсем невыносимо, я откладывал книгу в сторону. Я даже не мог вернуть альбом на прежнее место. Я пытался много раз. Но в конце концов, отчаявшись, я стал просто складывать их в стопку рядом с собой, и не пролистал даже тяжелый оранжевый альбом Энгра,[25]которого так любил последнее время. Что за наваждение! Руки отяжелели. Я совсем пал духом и смотрел на кучу наваленных книг, которые только что вытащил.

Что же случилось с этими альбомами, которые так притягивали меня прежде? Пробежав глазами страницу-другую, я поднимал голову, оглядывался вокруг, и тогда мне даже нравилось странное чувство возникавшего несоответствия… «Ах, да». В этот момент я вспомнил про лимон в моем рукаве. Я решил, свалив в кучу книжки в красочных обложках, хотя бы раз испытать этот лимон. «Вот именно».

Ко мне вернулось прежнее легкое возбуждение. Я как попало складывал стопку книг, затем быстро разбрасывал их, потом быстро складывал вновь. Доставал новые, чтобы добавить, и опять убирал. Странный, фантастический замок становился то красным, то синим.

Наконец готово. Сдерживая выпрыгивающее сердце, я с трепетом положил лимон на самый верх крепостной стены. Это была прекрасная работа.

Когда я окинул свое произведение взглядом, то увидел, что похожий на веретено плод лимона медленно впитал в себя сочетание всех этих ярких цветов и застыл. Мне казалось, что пыльный воздух Марудзэн сгустился вокруг лимона. Несколько мгновений я смотрел на него.

И вдруг у меня возникла еще одна идея. Удивительный замысел потряс меня: оставлю все как есть и с невозмутимым видом выйду на улицу. Я почувствовал странное возбуждение. «На улицу. Да, именно так, выйду на улицу», — и поспешно вышел из магазина.

Когда я оказался снаружи, мое возбуждение рассмешило меня. Я — странный злодей, установивший страшную бомбу, сверкающую золотом на полке в Марудзэн. Я и теперь думаю, как было бы здорово устроить гигантский взрыв именно там, на полках с альбомами по искусству.

Я все думал и думал об этом: «Если бы так произошло, то весь этот унылый Марудзэн разлетелся бы вдребезги».

А потом я пошел вниз по дороге, по району Кёгоку, где афиши кинематографа чудесно расцветили улицы.

В ГОРОДЕ У ЗАМКА

1. После полудня

Вид сверху особенно хорош, — сказал он, закашлявшись. В одной руке он держал зонтик, в другой — веер и полотенце. На лысой, как колено, голове соломенная шляпа с твердыми полями надета плотно, словно пробка на бутылку.

Старик весело бросил эту фразу через плечо и прошёл мимо Такаси. Сказав это, он даже не обернулся на Такаси. Вглядываясь вдаль, тот дошел до каменной ограды и с видимым облегчением опустился на скамейку.

На окраине города на протяжении примерно двух ри простирается зелёная равнина. А за ней — густая синева залива Исэ. Расплывчатые кучевые облака бледной каймой покоятся на горизонте.

— Что правда, то правда.

Исчезающий звук этого запоздалого ответа спустя несколько минут всё ещё звучит в ушах, все еще вертится на языке. Доброжелательность по отношению к этому старику, который, казалось, не знал никаких забот, отразилась на лице Такаси, и он вновь погрузился в созерцание безмятежной картины. Дул лёгкий ветер, время перевалило за полдень.

После смерти младшей сестры, милой, совсем ещё маленькой девочки, ему хотелось прийти в себя, подумать, и не прошло и тридцати пяти дней с её кончины,[26]как он уехал из дома к старшей сестре.