Читать книгу "Чары Шанхая - Хуан Марсе"

— Но письменной жалобы недостаточно, — горячился капитан, — я хочу предъявить этим бездельникам из мэрии нечто более весомое, и вот здесь ты мне можешь помочь. Твоя мама говорит, что ты хорошо рисуешь… Как тебе известно, труба торчит как раз позади дома несчастной девочки, и каждое утро, когда бедняжка просыпается, ее приветствует зловонное черное дерьмо. Я подумал, что вместе с подписями надо послать этим негодяям портрет малышки, которая умирает в своей кроватке, на фоне торчащей в окне трубы. Это подействует сильнее всяких слов…

— А Сусана умирает?

— Пойми, художник, здесь главное — хитрость. На твоем рисунке девчонка должна получиться бледной, тощей, очень грустной, с эдаким фарфоровым лобиком: вытянувшись, она лежит на кровати, глазки у нее закрыты, ручки сложены на груди, дышит она с трудом, вот так, смотри…

— А вы ее видели? — спросил я.

— Вчера мы с женой ее навещали.

— И что, она по-прежнему кашляет кровью?

— Честно говоря, я этого не видел.

— Донья Конча лечит ее отваром из цветков бузины, натирает грудь и спину.

— Ерунда. Отваром из цветков бузины лечат геморрой у епископов и гомиков, это все знают. И не перебивай меня, я поручаю тебе очень ответственное дело, — ворчал капитан, пока мы пересекали улицу Марти. — Запомни, нужен очень трогательный рисунок, от которого все заплачут. И на нем обязательно должен быть виден дым, вьющийся над смертным ложем бедной больной, а позади — проклятая красная кирпичная труба и жуткая черная туча…

— A Сусана согласится, чтобы я ее рисовал?

— Мать обещала ее уговорить. — Капитан достал из кармана плаща мятую сигару. — Завтра с утра пойдешь к ней, скажешь, что от меня, и начнешь портрет. Если понадобится еще бумага, скажи мне. Цветные карандаши у тебя, я думаю, есть.

— Вы хотите, чтобы портрет был цветным?

— Конечно. Сколько времени он у тебя займет?

— Не знаю. Я рисую медленно, для меня это непростая задача.

— Главное, чтобы рисунок получился выразительным… Ну, давай, парень, выше голову! У тебя обязательно получится! Мы еще покажем этим буржуям с их ядовитым дымом и поганым газом!

На площади он на мгновение присел на каменную скамью, взял сигару и разрезал ее пополам перочинным ножиком. Одну половинку спрятал, другую прикурил, сложив ладони домиком и повернувшись спиной к трещине в мостовой, сквозь которую сочился газ.

— На всякий случай, — буркнул он.

Обшитый красной ниткой бинт на его голове потемнел — он не менял его уже как минимум недели две и наверняка не снимал даже на ночь. Замшевые табачного цвета перчатки с белой стежкой, заткнутые за пояс плаща, наоборот, казались безупречно чистыми. Вскоре капитан с рассеянным видом поднялся со скамейки. У меня мелькнула мысль, что он уже так давно носит свой костюм пешехода, попавшего под трамвай, что наверняка позабыл черты собственного лица.

— Пойдем домой, надо наточить карандаши, — скомандовал он. — Живее!

— Но ведь вы собирались в бар…

— И еще: когда завтра отправишься к Сусане, захвати с собой несколько рисунков, чтобы она видела, что ты действительно художник. Вперед, у нас много дел!

В ту ночь я не мог уснуть, думая о страданиях бедняжки, меня терзали всевозможные страхи и сомнения. Казалось, я слышал ее глухой глубокий кашель, исторгавший из легких мириады микробов, видел, как она украдкой сплевывает розовую мокроту в батистовый платок и поспешно прячет его под подушку. На рассвете, когда я погрузился в беспокойную дремоту, меня посетило чрезвычайно яркое видение, превосходившее все мои прежние эротические грезы: я видел, как ее белые, словно снег, груди и охваченные жаром бедра, покрытые мелкими капельками пота, вздрагивают под простыней в беспокойном болезненном сне.

2

На следующее утро я отправился на улицу Камелий, неся под мышкой папку с рисунками. От одной мысли о туберкулезе я чувствовал тоску и упадок сил, словно уже заразился и мне не хватает воздуха. Позади особняка, где жила Сусана, торчала та самая фабричная труба, которую люто ненавидел капитан Блай, — действительно, дым, вместо того чтобы подниматься вверх, валил, как черная пена из разверстой пасти, клубился вокруг трубы, а затем растекался по окрестностям, окутывая близлежащие крыши и сады.

По пути мне попались братья Чакон, которые разложили свой потрепанный товар на тротуаре возле изгороди, окружавшей сад. Остановившись, я немного полистал романы Эдгара Уоллеса из «Библиотеки мистики». У груды комиксов копошились трое мальчишек Менее чем в пятидесяти метрах отсюда находился рынок, и некоторые мамаши, отправившись за покупками со своими детьми, оставляли их возле лотка с комиксами. Я посмотрел сквозь прутья решетки на особняк и в одном из окон увидел Сусану — она лежала в кровати, укрытая поверх сорочки синей пелериной. Глаза у нее были закрыты, голова запрокинута назад, однако она не спала и не похоже, чтобы ей было плохо, — она помахивала рукой, словно вторя ритму мелодии, доносившейся, видимо, из радиоприемника.

Я рассказал Финито и Хуану, что по просьбе капитана собираюсь нарисовать портрет Сусаны. Сначала они не поверили, но потом стали завидовать и даже ревновать. Похоже, братья и в самом деле воображали, что стерегут особняк с больной девочкой и отвечают за все, что происходит в ее саду и доме.

— Ладно, рисуй. Но будь осторожнее, парень, — предупредил меня Финито. — Если заметишь, что она устала, загрустила или глубоко задумалась — сразу же уходи. — Он вынул из кармана несколько заколок для волос и подал мне. — Держи, передай ей от меня. И еще комикс про Рипа Керби,[8]обложка совсем новая.

— А ты ее когда-нибудь видел вблизи? — спросил я его.

— Иногда мы к ней заходим. Если она одна.

Каждый вечер, даже в субботу и воскресенье, сказал мне Финито, в половине четвертого мать Сусаны уходила на работу и возвращалась не раньше восьми; она всегда просила, чтобы кто-нибудь навестил дочку, а затем сбегал к ней и сказал, как она себя чувствует. Сеньора Анита не хотела, чтобы Сусана вставала с постели. Впервые братьев позвала на террасу сама Сусана и сама же открыла им дверь, выходившую в сад: погасла плита, и нужно было принести уголь из-под навеса. Иногда они давали ей что-нибудь почитать, приносили листья эвкалипта, которые заваривали в кастрюле, чтобы она дышала целебным паром, или же просто заходили поболтать, когда девочке становилось совсем тоскливо.

— Так что веди себя с Сусанитой как положено, а не то пожалеешь, — добавил Хуан, открывая калитку и пропуская меня вперед. — Входи, недотепа.

За калиткой я увидел маленький запущенный сад. Чахлые олеандры никли возле плакучей ивы, в тенистых сырых уголках гнили лишенные солнца лилии. Интересно, спрашивал я себя, с какой стати двое нищих голодных чарнего с такой самоуверенностью разглагольствуют об этой девочке? И вновь мне пришло в голову, что хотя прошло всего четыре месяца с тех пор, когда всех так перепугала утечка газа и мы с братьями Чакон начали встречаться в баре «Комулада» или в бильярдной «Хувентуд», кажется, минуло много лет.