Читать книгу "Черный ящик - Амос Оз"

– Только его собственный стыд, господин Закхейм. Это единственное, что оказывает на него давление.

– Стыд? Чего же ему стыдиться? – спрашиваю я, и едва успеваю произнести последнее слово, как ответ – уже на кончике его языка, источающего мед:

– Своих грехов, мой господин.

– Какие же у него грехи, к примеру?

– К примеру, грех оскорбления. Ведь в иудаизме оскорбление приравнивается к пролитию крови.

– Ну а вы-то кто, мой господин? Сборщик податей? Судебный исполнитель?

– Я? – говорит он, не моргнув и глазом. – Я исполняю здесь роль чисто символическую. Наш профессор Гидон – человек высокодуховный. Знаменит на весь мир. Весьма и весьма почитаем. Можно сказать – высоко ценим. Но… Пока он не исправит всех своих дурных деяний, все его добрые поступки и дела приравнены к прегрешениям, ибо грех – в самой их основе. Но теперь, по-видимому, дрогнуло его сердце, и он наконец-то ищет пути к Вратам раскаяния.

– А вы – привратник у Врат раскаяния, господин Сомо? Вы стоите там и продаете входные билеты?

– Я взял в жены женщину, которую он изгнал, – говорит он, устремив на меня взгляд, подобный прожектору, и глаза его увеличены втрое линзами очков. – Я – врачеватель ее позора и унижения. Я также оберегаю его сына от неверных шагов.

– По цене – сто долларов в день, помноженных на тридцать лет, плата – вперед и наличными, господин Сомо?

Именно этим мне удалось наконец вывести его из равновесия. Парижский налет с него мигом сдуло, и африканская ярость прорвалась, как гной из лопнувшей раны:

– Высокочтимый господин Закхейм, позвольте заметить, что вы за ваши уловки и крючкотворство в полчаса получаете больше денег, чем я заработал тяжким трудом за всю мою жизнь. Позвольте, господин Закхейм, обратить ваше любезное внимание на то, что я не просил у профессора Гидона, как у нас говорят, ни нитки, ни шнурка от ботинка. Это он просил принять его дар. И не я просил об этой встрече с вами, мой господин. Это вы просили о немедленной встрече.

Тут наш маленький учитель вдруг вскочил – на мгновение у меня мелькнуло опасение, что он собирается взять со стола линейку и отхлестать меня по пальцам, – и, не протянув мне руки, с едва сдерживаемой враждебностью выпалил:

– Теперь же, с вашего любезного позволения, я прерываю беседу в связи с проявленным с вашей стороны предубеждением и гнусными намеками.

Естественно, я поспешил его успокоить, произведя то, что можно назвать "этническим отступлением": всю вину возложил на свойственное мне – "йеке" – не всегда уместное чувство юмора. Увещевал его, чтобы он соизволил простить мне неудачную шутку и считал, что моя последняя фраза никогда не была произнесена. Немедленно проявил я интерес к денежному пожертвованию, которое он просил тебя сделать в пользу какой-то темной махинации, задуманной фанатиками из Хеврона. Тут снизошел на него некий восторженный дух проповедничества, и, все еще стоя на своих коротеньких ножках, сопровождая свою речь фельдмаршальскими взмахами руки над картой Израиля, висящей в моем кабинете, он с воодушевлением, добровольно и бесплатно (если, конечно, не считать моего времени, которое ты в любом случае оплатишь вместо него) произнес краткую проповедь на тему наших исконных прав на землю Израиля и т.д. и т.п. Не стану утомлять тебя пересказом того, что знакомо нам с тобой до тошноты. Все сдобрено библейскими стихами и притчами, все упрощено, все акценты расставлены, – похоже, я казался ему человеком, который даже простые вещи понимает с трудом.

Я спросил этого Рамбама в миниатюре: отдает ли он себе отчет в том, что волею случая, твои взгляды находятся на другом краю политического спектра, что все эти хевронские безумства диаметрально противоположны той общественной позиции, которую ты занимаешь.

Но он и на сей раз не растерялся (говорю тебе, Алекс, мы еще не раз услышим об этом дервише!), а начал терпеливо объяснять мне – источая мед и нектар, – мол, по его скромному мнению, "в эти дни доктор Гидон, как и многие другие евреи, стремится к очищению и раскаянию, что может привести в ближайшем будущем к общему духовному преображению".

Вот тут-то – не стану скрывать от тебя, мой Алекс, – настал мой черед утратить европейский лоск и в порыве ярости обрушиться на него: на каком основании, черт его дери, ему кажется, что он может заглянуть в глубину твоего сердца? Откуда такая наглость: совершенно тебя не зная, утверждать за тебя, а может быть, и за всех нас, что происходит в наших душах и что должно произойти, в то время как мы еще сами не знаем об этом?

– Но ведь профессор Гидон уже теперь пытается искупить грехи, что совершил он по отношению к ближнему. Для этого вы и пригласили меня сегодня на эту встречу в вашем кабинете, господин Закхейм. Так почему же, раз выпала такая возможность, не открыть перед ним и путь искупления грехов перед Всевышним – с помощью пожертвования?

И не успокоился, не убрался, пока не приложил все силы, чтобы разъяснить мне двойственный смысл ивритского слова "дамим", которое может означать и "кровь", и "деньги". Ecce homo.

Мой дорогой Алекс, я надеюсь, что, читая эти страницы, ты уже решительно передумал. Или – и это было бы лучше! – разразился смехом и начисто отказался от всей этой затеи. Именно ради этого я постарался восстановить для тебя в письме всю сцену. Как сказал наш маленький проповедник? "Врата раскаяния никогда не заперты". А посему немедленно раскайся, откажись от своей странной идеи и пошли ко всем чертям их обоих.

Разве что, как нашептывает мне моя стариковская интуиция, каким-то образом кому-то стала известна какая-то постыдная подробность, на основании чего этот дьявол – или тот, кто скрывается за ним, – угрожает тебе, грубо вымогая деньги, чтобы с их помощью купить его молчание (а также и развалины в Хевроне). Если это и в самом деле так, то я вновь настоятельно прошу тебя подать мне едва заметный сигнал, и ты увидишь, с какой элегантностью я обезврежу это их взрывное устройство.

А покамест, в соответствии с твоими телеграфными распоряжениями, я провел в отношении Сомо небольшое частное расследование (наш старый друг Шломо Занд) и прилагаю отчет. Если ты возьмешь на себя труд внимательно прочитать это письмо, то наверняка поймешь, что в том случае, если речь идет о запугивании, у нас тоже есть кое-что в руках, и безо всякого труда мы сможем продемонстрировать этому джентльмену, что в подобную игру могут сыграть обе стороны. Дай мне только разрешение – и я пошлю к нему Занда для краткого задушевного разговора. В течение десяти минут на фронте воцарится полная тишина. Под мою ответственность. И больше ты не услышишь от них даже писка.

К письму прилагаются три дополнения: а) отчет Занда относительно Сомо; б) отчет помощника Занда относительно парня Б. Б.; г) копии постановления раввинского суда по делу о расторжении твоего брака и решения окружного суда в связи со встречным иском, предъявленным твоей красавицей. Важные места я для тебя подчеркнул красным. Только, пожалуйста, постарайся не забыть, что все это дело завершилось для тебя семь лет тому назад, а теперь это – археологические раскопки, не более того.