Читать книгу "Реанимация. Записки врача - Владимир Найдин"

Приезжайте в гости и убедитесь в этом. Крепко жму Вашу руку и молю Бога о Вашем здоровье.

Суважением, Ваш почитатель, Важа Александрович Салия.

5.05.2007 г.

Свой крест

Меня всегда привлекала Грузия и сами грузины. Вот передо мной цитата из книги малоизвестного немецкого искусствоведа Винкельмана (XVIII век — 250 лет назад): «…Существуют целые народы, у которых красота вовсе не считается преимуществом, так как все красивы. Путешественники единодушно говорят это о грузинах».

А откуда на моих полках этот Винкельман? Иоганн, Иоахим. Издательство «Академия», 1935 год. Почти год моего рождения. Чуть позже. Давно. Откуда? Читаю надпись: «С глубоким уважением Владимиру Львовичу от Темура. 8.IX, пятница — 1972 г.», и сбоку нарисован маленький крестик. Над этой надписью наискосок — другая, поблекшая: «Дорогой Ламаре от Нины». Без числа. Друг другу передаривали. По пятницам. Мне тоже подарили. В пятницу.

Но грузины действительно красивы. И очень мне нравятся. Хочется о них писать.

Темур, надо произносить «Тэмур», — очень импозантный юноша. Прекрасный. Но больной! Психически. У него есть список — кого надо убить в первую очередь, а кого во вторую. Первым стоит отец. Но в скобках приписка: «Не убивать, пока дает деньги». Очень толковое добавление.

Его отец — Дато — маленького росточка. Сильно хромой. Ходит быстро, валится на одну сторону. Неудачно сросшийся перелом шейки бедра: было приключение. Ехал в поезде Тбилиси — Кутаиси. Медленный поезд. Идет двенадцать часов всего триста километров. Скорость — четыре километра в час. Останавливается не просто у каждого полустанка, но и у любой лежащей на путях коровы. Те же любят полежать на остывающих рельсах, послушать их гудение, при случае почесаться о светофор. Хорошо проводят время. Я сам бы так хотел. Дато был слегка выпивши и гнался вдоль всех вагонов за хорошенькой девушкой. Она смеялась и не давалась. Спряталась за тамбурной дверью. Дато так стремительно ее догонял, что не заметил открытую дверь из этого вагона. Шагнул туда, прямо в кусты. Под треск ночных цикад и потрясающие ароматы грузинского лета. Пролежал до утра. Даже вздремнул. До следующего поезда. Никто его не искал. Оперировать перелом не решился, срослось криво. Однако это его мало беспокоило.

Преподавал биологию в педагогическом вузе. Он любил биологию и женщин. На первых же занятиях по биологии он взвешивал девушек. «Надо знать собственный вес, — убеждал он удивленных девиц, — вес влияет на все ваши биологические характеристики: темперамент, ум, эмоции, цвет волос, качество кожи. Что может быть лучше гладкой полной блондинки? Только очень полная гладкая брюнетка. Ха-ха-ха. Сейчас я помогу вам встать на весы, вы многое поймете и лучше узнаете себя». Это была ключевая фраза — «помогу встать на весы». Он поддерживал их под локоток, касался талии. Ниже не касался, только оглядывал с удовольствием. Очень он любил этот отряд млекопитающих. Конкретное — Из чего происходит млекопитание — его тоже интересовало:

— Форма груди и ее консистенция (он выражался научно) тоже влияют на общий вес. И наоборот.

— То есть как — наоборот? — спрашивали некоторые наивные взвешиваемые.

— Вот будете ходить на мои лекции, узнаете много интересного. Я и мужчинам (мальчикам) расскажу весьма полезные сведения. По биологии, разумеется.

Студенты улыбались, но на лекции ходили охотно. Он там, правда, больше сбивался на физиологическую разницу полов, размножение, оплодотворение и прочие увлекательные биологические штучки. Но это и давало ему заполненную аудиторию. Начальство хвалило и ставило в пример другим кафедралам. Те возмущенно передергивали плечами и саркастически улыбались.

Зачеты и экзамены он принимал тоже с определенным уклоном. В одной из групп студенты пошли даже на смелый эксперимент. Прислали ему в качестве коллективного сдающего одну студентку. Очень аппетитную: гладкую, полную и весьма опытную, без ненужных комплексов. Как он там в кабинете ее экзаменовал — осталось неизвестным, но через полчаса студентка высунула в дверь белую руку с ярко-красным маникюром и часть растрепанной головы и хрипло сказала: «Давайте зачетки! Все!» Группа ликовала. Девица потом сияла как именинница.

В деканате насторожились и вызвали к ректору для объяснения. Но как раз в это время он выпал из поезда и сломал ногу. Пока лечился, дело заглохло. Лихой был мужик.

Очень опекал свою семью. Жена у него была тоже профессорша. Патологоанатом. Специфическая профессия. На большого любителя. Кончилось тем, что ее хватил инсульт. В старину говорили — «кондрашка хватил». Странно было бы, если бы не хватил: сын — шизофреник, муж — женолюб, и вокруг — одни покойники. Вскрытые и не очень. Очумеешь тут!

Я приехал ее консультировать. Лежала тихая, как мышка. Рука и нога не двигались. Но речь сохранилась. Сказала еле слышно «спасибо» и отвернулась к окну. Дато ковылял возбужденно. Потирал руки. «Надо ей помочь, она справится, она молодец», — говорил он, утешая сам себя. Она, не поворачивая головы, сжав здоровую руку в кулак, погрозила ему, а потом построила выразительный кукиш. «Вот, видите, — смеялся Дато, — все понимает и верно оценивает. У нее вообще ум аналитический. Как у меня», — сказал он серьезно и обидчиво поджал губы. Как будто я собирался с ним спорить.

Я сделал назначения, выпил чаю, который подала «племянница из Зугдиди». В таких культурных семьях домработницу обязательно обозначают как родственницу. Молодая девушка с тревожным взглядом и перекрученным на боку передником. Ей было явно не по себе. Вскоре стала понятна причина.

В комнату быстро вошел, почти вбежал юноша. Это и был «Тэмури». Белая рубашка, бархатная черная жилетка (какой-то народный промысел — орнамент цветочками по краям). Русая эспаньолка, мягкие спадающие волосы, пробор не сбоку, а по центру головы. Пристальный, чересчур пристальный взгляд. Эффектный молодой человек. Мельком взглянул на меня и сразу бросился к книжному шкафу, нашел Винкельмана, надписал и подал мне, настойчиво глядя в глаза: «Вы добрый человек, и такая книга вам пригодится».

«Спасибо, спасибо», — забормотал я, стараясь не встречаться с ним глазами. Он крепко пожал мне руку, а потом приложил ее к своей груди, явно подражая какому-то фильму. Потом ласково и широко улыбнулся. Как осветился. Эти метаморфозы очень пугали. Сердце у него колотилось. «Тахикардия, — сказал Темур, прочитав что-то интуитивно в моем взгляде. — Я все их дурацкие термины выучил, а как лечить, они не знают». И кивнул в сторону родителей.

— Тэмурик, пойди в свою комнату, доктор будет осматривать маму, — сказал отец.

— Не пудри, батоно, мне мозги. Он ее уже осмотрел, иначе не стал бы пить чай. Я его уважаю, поэтому и дарю такую важную книгу. Ладно, если вы настаиваете, я уйду, но буду поблизости. — Он поклонился в пояс, так, что его мягкие длинные волосы закрыли лицо, потом резко выпрямился, и волосы взметнулись густой волной. Очень картинно. На это и был расчет. Когда Темур вышел, повисло смущенное молчание.

— Так, так, так, — забарабанил пальцами Дато, — он долго лежал в больнице, стал спокойнее. Они не хотели его выписывать. Пусть, говорили, полежит, подлечится. Да и опасность обострения велика. Я настоял на выписке, забрал домой. Я сам обязан за него отвечать. Это мой крест, и я должен его нести.