Читать книгу "Кот в сапогах - Патрик Рамбо"

Однако артиллерист говорил так властно, что это поневоле смущало, а главное, в его голубых глазах, когда они в упор смотрели на вас, было нечто завораживающее.

— Не стоит задерживаться здесь, генерал, — промолвил его спутник, кладя ему руку на плечо.

— Генерал?! — воскликнул Сент-Обен.

— Разве все эти вояки не расстреливали наших братьев в Вандее? — вмешался другой мюскаден.

— Генерал отказался сражаться там, — обронил рослый мужчина в круглой шляпе, увлекая прочь своего друга, одобрившего такое решение:

— Ты прав, Жюно, пойдем.

— Кто вы, господин генерал? Кем надо быть, чтобы отказаться идти на Вандею?

— Не важно, — буркнул тот по-итальянски.

— Как так?

— Мое имя ничего вам не скажет.

— Все равно назовите его!

Но генерал Буонапарте удалился, не представившись.

Ну да, бригадный генерал Буонапарте впрямь не пожелал подавлять мятеж Вандеи, спровоцированный роялистами и англичанами и носивший на сей раз скорее политический, чем религиозный характер. Причиной такого отказа были не убеждения генерала (да полно, имел ли он их?), но если артиллеристу предлагают командовать пехотой, ему не след принимать столь позорные условия. Коль скоро ничего получше не подвернулось, он, опасаясь, как бы Военный комитет не вычеркнул его из армейских списков, счел за благо взять отпуск, в этом ему поспособствовал Марки, доброжелательный военный хирург.

Итак, он, пробираясь под руку с Жюно сквозь густую толпу, заполнявшую парк, направился к галерее Валуа, подальше от мюскаденов. За последние несколько дней Андошу Жюно полюбился второй этаж «Кафе Бореля», он часто задерживался там до зари у стола с рулеткой или играя в «тридцать-сорок». Генерал, поднявшись с ним вместе по широкой каменной лестнице, проводил его до порога игорной залы. Швейцар принял у Жюно шляпу, с помощью жердочки подвесил ее на крюк под потолком и вручил жетон.

— У меня особая метода, — сказал адъютант.

— Удачи! — отвечал Буонапарте. — Добудь нам золота.

И беглым взглядом оглядел анфиладу зал, столики, у которых сидели на банкетках женщины, поджидающие тех, кто выиграет. Когда родственники Жюно, разбогатевшее бургундское семейство, присылали ему деньги, он три четверти суммы отдавал своему генералу, а на остальные играл. Буонапарте отнюдь не бедствовал, ему выдали жалованье и шестикратный дневной рацион, не считая денег на дорогу от Марселя до Парижа, но он боялся не уложиться.

Он спустился вниз, под аркады.

Его принципы, унаследованные от Руссо, побуждали осудить весь этот разврат, но он был им ослеплен, медлил, смотрел, читал, слушал, приглядывался к тому, что праздному человеку предлагали за его золото. Потолок этой гостиной в восточном стиле разверзся, нагие богини в золоченой колеснице скатились с небес. В других покоях гетеры готовы сделать вам массаж в ванне с вином.

Да, девушки здесь были повсюду.

Они сотнями блуждали и под аркадами, и в деревянных галереях, что служили им продолжением. Одни, переодевшись торговками, зазывали проходящих, расхваливая свой остывший ужин, другие, стремясь вызвать умиление, прогуливали наемных ребятишек. Иные манили вас сверху, из «Кафе Слепцов», размахивая своими черными шляпами с золотым галуном, пританцовывая в атласных бальных туфельках. В дни Террора их коммерцию подумывали даже запретить во имя чистоты нравов, хотя на самом деле Комитет скорее опасался, не принимают ли они у себя английских шпионов и эмигрантов. Ведь кое-кто из главных поставщиков гильотины, в частности Баррер и Кутон, будучи крайне добродетельными напоказ, исподтишка содержали частные публичные дома: первый владел таким заведением в Клиши, второй — в Багатели. Девиц из Пале-Рояля спасла шутка: когда генерал Анрио согнал их всех в парк, они, смеясь, поклялись ему, что у них бывают одни лишь санкюлоты, то есть «бесштанные». Возраста они были самого разного — кому пятнадцать, кому пятьдесят. Их звали Бетси-мулатка, Статная Софи, Лолотта, Фаншон, Куколка Софи, Султанша…

Какая-то брюнетка ловко приспустила шаль, открыв круглое, гладкое плечо. И приступила к генералу:

— Смотри, милый мой, смотри…

Она подсунула ему пачку гравюр, где господа в завитых париках кувыркались под балдахином с полными дамочками. Буонапарте отвел глаза.

— Да погляди же! Хочешь, мы все это взаправду проделаем у меня в будуаре?

Он оттолкнул брюнетку, с грехом пополам ускользнул еще от какой-то бедовой бабенки, попросту задравшей перед ним юбки, и от другой, более светской, которая взяла его за руку. В тот вечер Буонапарте не тянуло к фривольностям, и он решил улизнуть через парадный вход дворца. Но там его настигла публика иного рода. Перекупщики в лисьих шапках, с торчащими изо рта зубочистками, гордо именовавшие себя «ажиотёрами», людьми действия, а свои занятия — «ажиотажем», сгрудились на лестницах и назойливо совали проходящим кто английский карандаш, кто серебряные вилки.

— Вам перчатки не нужны?

— Может быть, гражданин ищет сахар?

— У меня есть сапоги вашего размера.

— Брильянтов не надо?

— А перцу?

— Угля не желаете?

— Нет! — твердил Буонапарте. — Я ничего не хочу!

— Гражданин, — окликнула его какая-то гладильщица, — могу вам предложить сто пар башмаков…

— У меня только две ноги!

— А если всего по четыре сотни ливров?

— На них же швы разошлись, на ваших башмаках! Они будут промокать.

— Эти башмаки не для того, чтобы носить, а чтобы продавать. Вы у меня их возьмете, потом перепродадите по четыреста десять за пару, тысячу франков на них выручите.

— Тысячу?

— Вам только надо продать их какому-нибудь гражданину, он сразу перепродаст, тоже свою тысячу франков получит и так далее.

— Нет! Нет!

В кишащей клопами наемной квартирке на улице Моннэ, напротив конюшни почтовых лошадей, обслуживающих Дрё, Буонопарте скоротал всего одну ночь, чтобы тотчас перебраться на улицу Юшетт в «Синий циферблат» — гостиницу тесную, но почище. Комната там была сносная. Стены, впрочем, облупились, почернели от копоти за все те зимы, когда здешняя печь топилась углем. В наличии имелись таз, глиняный кувшин, ночной горшок, который хозяйка с криком «Берегись!» выплескивала в окно, складная брезентовая кровать, сундук. Комната выглядела почти голой и пахла кошками, а в мае месяце речи не могло быть о том, чтобы открыть окно: Буонапарте, как южанин, был зябок, погода же в эту пору еще сырая, прохладная.

Пока его свеча еще не догорела, он взял читаный и перечитанный том Плутарха. Когда-то Паоли, предводитель корсиканских борцов за независимость, ныне переметнувшийся к англичанам, говорил ему: «Наполеон, в тебе нет ничего от современности, ты принадлежишь дням Плутарха». Слыша это, он трепетал от удовольствия. Воображал себя древнеримским героем, чувствовал, как в нем бродит сила Муция Сцеволы, зажавшего в ладони раскаленный уголь, или Горация Кода, в одиночку остановившего войско Порсенны на мосту Сублиций. Когда Буонапарте листал Плутарха, перед ним чередой мелькали имена тех, кто был для него образцом: Ликург, Алкивиад, Кай Марий, Сулла… Сулла! Генерал Сулла (по привычке Буонапарте мысленно наделял полководцев прошлого современными воинскими званиями) никогда не вмешивался в политику иначе как только затем, чтобы захватить власть. Совсем как Буонапарте, готовый продать свою шпагу, но только наш генерал любил безграничную власть еще больше Суллы.