Читать книгу "Блаженны мертвые - Йон Айвиде Линдквист"

Вот почему он больше не мог писать, порнография не приносила удовлетворения, а минуты тянулись как часы. Он разучился фантазировать. Казалось бы, велика беда — живи себе, как живешь, и нечего тут выдумывать. Куда уж проще. Да только не выходит.

Малер дотронулся до послеоперационного шрама на груди.

Жизнь — то, что сам из нее сотворишь.

Вот этой-то способности творить он и лишился, и тащить ему теперь свою тоску в этом жирном теле сквозь дни и годы, пока не сдохнет. Вот что открылось ему в эту секунду, и его охватило страстное желание крушить все, что попадет под руку. Он уже занес кулак над крепостью, но в последний момент сдержался и вышел на балкон, где вцепился в перила и потряс кулаком в воздухе что было сил. По двору с воем кружила собака, — впрочем, он бы и сам сейчас с радостью последовал ее примеру.

Что делать, что делать — снимать штаны и бегать.

Он перегнулся через перила и представил, как падает, разбиваясь оземь, словно перезрелый арбуз. Глядишь, и псине под балконом будет чем поживиться. Эта мысль показалась Малеру особенно заманчивой. Стать кормом для псов — чем не достойный конец для такого, как он? Впрочем, псу было явно не до него, он все носился по двору с бешеным лаем. Наверное, скоро пристрелят.

Малер обхватил голову руками — тут и об землю не надо, сама расколется, если не прекратится эта зверская боль.

Около полуночи Малеру стало ясно, что жить ему все-таки хочется. Первый сердечный приступ случился с ним восемь лет назад, во время интервью с рыбаком, вытащившим утопленника. Вылезая из лодки, Малер вдруг почувствовал, как свет в глазах меркнет, сжимается в точку — и все. Очнулся он уже на груде рыболовных сетей. Если бы не рыбак, умевший оказывать первую помощь, мучения Малера были бы окончены.

В больнице ему сообщили, что у него стенокардия и он нуждается в кардиостимуляторе для нормализации сердечного ритма. Малер тогда пребывал в такой депрессии, что решил было пустить болезнь на самотек, но потом все же согласился на операцию.

А потом появился Элиас, и Малер впервые за много лет вспомнил, зачем нужно сердце. Кардиостимулятор мерно тикал в груди, суля долгие годы семейного счастья.

А теперь...

На его залысинах выступили капли пота. Малер прижал руку к груди — сердце колотилось, как сумасшедшее, почему-то сбившись с привычного ритма. Глухие толчки под его пальцами все учащались и учащались.

Он нащупал жилку на запястье, засек время по будильнику. Сто двадцать ударов в минуту, хотя он мог и ошибаться. Казалось, даже секундная стрелка двигается быстрее, чем положено.

Спокойно... спокойно... сейчас все пройдет.

Он знал, что сами по себе такие сбои не опасны, но если начать паниковать, то это может быть чревато. Малер сделал пару глубоких вдохов, чтобы успокоить дыхание, но сердце билось все быстрее и быстрее.

Вдруг Малера осенило. Он снова приложил руку к груди, где под кожей пульсировал кусочек металла, от которого зависела его жизнь. И хотя почувствовать ритм на ощупь было невозможно, с аппаратом явно творилось то же, что и с часами.

Малер съежился на диване, подтянув колени к груди. Голова раскалывалась от боли, сердце бешено колотилось, но, к своему удивлению, он вдруг осознал, что ему совсем не хочется умирать. По крайней мере, вот так, по воле железяки, способной до смерти загнать больное сердце. Малер сел, прищурившись, взглянул на включенный компьютер. Изображение на мониторе стало ярче, чем прежде, иконки на рабочем столе превратились в слепящие пятна.

Что же делать?

Ничего. Главное — не волноваться. Он прилег, продолжая держаться за сердце. Теперь удары слились в непрерывный стук, напоминающий барабанную дробь. Барабанные палочки набирали темп, и Малер закрыл глаза, дожидаясь кульминации.

И вдруг, когда сердце сдавило так, что стало нечем дышать, а свет померк, все прошло. Как в тот раз.

Сердце забилось ровнее. Какое-то время Малер лежал с закрытыми глазами, не смея пошевелиться, затем поднес руку к лицу, словно хотел убедиться, что все еще жив. Лицо оказалось на месте, мокрое от пота. Теплые капли стекали на грудь, щекотали живот.

Малер открыл глаза, взглянул на экран компьютера. Тусклые силуэты иконок чуть выделялись на синем фоне. Монитор замигал и погас. Собака во дворе умолкла.

Что это было?

Стрелка часов неторопливо отсчитывала секунды. На мир опустилась тишина. Только теперь, когда все стихло, Малер осознал, какая чудовищная какофония звуков предшествовала неожиданному финалу. Он облизал соленые от пота губы, устроился поудобнее на диване и уставился на часы.

Секунды, минуты... Не успел родиться — уже умирать.

Минут двадцать он пребывал в неподвижности. Зазвонил телефон. Малер перекатился с дивана на пол, ползком добрался до трубки — мог бы, наверное, и дойти, но сейчас ему это даже в голову не пришло. Кое-как усевшись за стол, он взял трубку.

— Малер слушает.

— Малер! Это Людде. Не забыл еще? Больница Дандерюд.

— Да, да... привет.

— Слушай, у меня тут для тебя есть кое-что...

Людде был одним из его «каналов» еще с журналистских времен. По роду службы он частенько располагал информацией, представляющей, по его выражению, «интерес для общественности». Людде работал вахтером в больнице Дандерюд.

— Вообще-то, я ушел из газеты. Позвони лучше Венке... Бенгт Янссон, ночной редактор...

— Да ты послушай! У нас тут мертвяки оживают!

— Что-что?

— Жмурики. Трупы. В морге. Взяли и ожили.

— Да брось!

— Вот те крест! Только что из морга звонили, в истерике бьются, подмогу требуют.

Рука Малера непроизвольно потянулась к блокноту. Заметив это, он тут же отдернул руку и покачал головой:

— Людде, ты, главное, успокойся. Ты хоть сам-то понимаешь, что несешь?

— Понимаю, а как же. Только я ведь не шутки шучу. Видел бы ты, что тут творится — вся больница на ушах! Говорю тебе, воскресли! Все, как один, голубчики.

Малер действительно различал взволнованные голоса на том конце провода, но не мог разобрать слов. Что-то там и впрямь было неладно, только что?..

— Ладно. Ну-ка, давай еще раз, с самого начала.

Людде тяжело вздохнул. В трубке послышался чей-то резкий выкрик: «Свяжитесь с реанимацией!» — и Людде крепче прижал трубку ко рту, перейдя на заговорщический шепот:

— Значит, сначала этот бардак с электричеством. Ну, типа, все включается, ни черта не работает, короче, ты понял, да?

— Ну... понял.

— Ну вот. А потом, значит, минут пять спустя, звонят наши потрошители из морга и просят прислать охранников. Говорят, у них там пара покойничков того... разбуянилась. Вроде как сбежать хотят. На охране, значит, похмыкали, посмеялись, но людей все-таки послали. Ну вот. Через пару минут оттуда звонят уже охранники, требуют подкрепления — вроде как теперь вообще все повоскресали. Ну, эти опять ржут, но идти идут — мало ли, может, они там бухают в морге. Ну вот. Потом уже сам врач звонит, и все про то же — короче, теперь у них там вся больница собралась.