Читать книгу "Я не ангел - Марина Крамер"

В офисе, попросив Ниночку принести кофе, я нашла в сумке салфетку с телефоном Анастасии Потемкиной, позвонила ей и сказала всего два слова:

— Я согласна.

– Срочно наведи мне справки про все дела, которыми сейчас занимается Жигульская Варвара Валерьевна.

— Это кто — Щука? Какие справки, и так все известно, она вроде как легальный бизнес ведет, никуда не лезет.

— Не лезла. Не лез-ла, понял? В прошедшем времени. Нынче она — адвокат мадам Потемкиной со всеми отсюда вытекающими, понял? И я хочу знать о ней все. Каждый шаг, каждый разговор по телефону. И главное — как именно Потемкина с ней рассчитываться собралась.

— Ну как-как? Ясное дело — бабками.

— Ой, умный какой! А ты откуда знаешь, что они у нее есть, бабки эти?

— Ну, живет же она с девкой своей на что-то. Ребенка содержать же надо.

— Вот именно — на что-то! И это точно не то бабло, чтобы адвоката нанять, да еще уровня Жигульской.

— Раз наняла, значит, есть бабло.

— Вот и выясни, не брешет ли нам наш приятель-адвокат. С его слов выходит, что налички у мадам едва-едва на жизнь, а тут такой финт.

— Хорошо, выясню.

— А еще лучше — пусть прежний адвокат сам все и узнает. Его косяк, что мадам с крючка срывается, вот пусть пошевелится теперь, а то привык, расслабился.

В предпоследнюю неделю ноября я сидела в своем кабинете и никак не могла заставить себя хотя бы открыть папку с бумагами по очередному процессу.

Светик снова улетел на гастроли, на этот раз куда-то в Азию, я даже не потрудилась уточнить, хотя он, конечно, не раз произнес название страны. Но я уже так привыкла не замечать его и не интересоваться особенно его делами, что, разумеется, не заострила на этом внимания. У меня есть благословенный месяц, когда не нужно будет заставлять себя возвращаться домой, а можно ехать туда с удовольствием, зная, что не придется себя насиловать. Вернуться Светик должен был как раз к бабушкиному юбилею, а через неделю после этого — Новый год. Обычно мы отмечали его у кого-то из друзей — либо у Аннушки, либо у кого-то из коллег Светика. Он любил шумные компании, застолья, разговоры до утра. Мне же каждый раз приходилось уговаривать себя. Если у Аннушки я, по крайней мере, могла уйти в спальню и лечь там, оставив подругу с мужем в гостиной за разговорами и бутылочкой коньяка, то у друзей Светика приходилось делать заинтересованное лицо, улыбаться, быть милой со всеми и поддерживать неинтересные лично мне беседы. С некоторых пор люди стали вызывать у меня отвращение и иной раз даже ненависть. Но я подчинялась необходимости соблюдать определенные правила, а потому безропотно ходила с мужем в гости и на приемы.

Этот Новый год мы собирались отмечать у Аннушки, она грозилась привести очередного кавалера, который, в свою очередь, обещал ей отправить жену и троих детей за границу и провести праздник вместе. Я смутно подозревала, что опять мы будем праздновать втроем, как уже не раз бывало: Аннушкины кавалеры имели свойство растворяться в пространстве непосредственно перед самым празднеством. Скорее всего, нынешнего постигнет та же участь. Не то чтобы я не желала подруге счастья, нет, наоборот. Но оно виделось мне несколько иначе и уж точно не в образе женатого кобеля с тремя довесками.

Так или иначе, до Нового года еще больше месяца, посмотрим, как все пойдет. А пока я буду наслаждаться одиночеством в квартире, а заодно вникну в суть некоторых дел своей новой клиентки.

Я так увлеклась построением планов, что не сразу услышала трель интеркома — секретарша Ниночка сообщила, что ко мне посетитель. С удивлением заглянув в ежедневник, я не обнаружила никаких встреч на этот час, а потому переспросила:

— Вы точно уверены, что я кому-то назначала встречу?

— Нет, Варвара Валерьевна, не назначали. Но господин Мельников очень настаивает.

— Мельников? — еще сильнее удивилась я, не припоминая никого с такой фамилией. — Ну хорошо, пусть войдет, но предупредите, что у него есть всего двадцать минут.

Я села за стол и бросила взгляд на входную дверь. На пороге возник высокий мужчина в сером костюме. Лицо его показалось мне смутно знакомым, смущала только аккуратная эспаньолка. Когда же он, закрыв дверь, двинулся прямо ко мне, внутри все ухнуло вниз. Ко мне приближался Кирилл Мельников. Кира, Кирюша… Моя первая и самая сильная, даже единственная любовь в жизни.

— Ну, здравствуй, Варенька, — произнес он бархатным голосом, и я почувствовала, как закружилась голова и стало ватным все тело.

Он вернулся…

Ощущение странной опасности вдруг охватило меня, я почему-то четко поняла, что с этого момента, вот с этой самой закрытой двери моего кабинета, все пойдет иначе. Мало того — непременно что-то произойдет. Что-то такое, в чем мне придется принимать самое активное участие.

Я постаралась взять себя в руки, придать лицу высокомерное и отстраненное выражение, и это, судя по всему, мне удалось, потому что Мельников остановился и спросил удивленно:

— Ты… не узнаешь меня?

— Узнаю, — как можно равнодушнее откликнулась я, — но даже это не дает вам права, господин Мельников, являться в мой кабинет без предварительно назначенной встречи.

— Варя, Варя, ну к чему официоз? — снова улыбаясь, спросил он и по-хозяйски отодвинул стул, уселся, закинув ногу на ногу. — Я к тебе по старой памяти, а ты…

— Хорошая у вас память, жаль, короткая, — бросила я, стараясь не отводить взгляда. Это давалось мне с трудом — ну почему, почему с годами он не стал ни на йоту некрасивее? Почему не обрюзг, не растолстел, не покрылся морщинами? Почему не обзавелся плешью или пивным животом? Почему он по-прежнему так красив, уверен в себе и нагл от этого? Что он делает в моем кабинете, зачем вернулся в мою жизнь?!

— Я понимаю, Варенька, что очень виноват перед тобой. — Господи, зачем он говорит? Я не могу слышать его бархатного голоса, обволакивающего меня с ног до головы.

— Кирилл Андреевич, я бы очень просила вас не нарушать дистанцию. Я вам не Варенька, мы не на лавке в парке Горького.

Как же я не хотела, чтобы он заметил, каких трудов мне стоит держаться так холодно! Мне настолько тяжело, что я кажусь сама себе грузчиком, в одиночестве разгрузившим фуру цемента. Я не видела его много лет, я считала, что больше никогда не увижу, я уничтожила свою память — и вместе с ней уничтожила сердце, чтобы оно никому не досталось. Я больше никогда и никому не поверю. Я не люблю даже собственного мужа — и только Мельников виноват в этом. А он смеет являться как ни в чем не бывало, улыбается, благоухает отличным парфюмом и выглядит как кинозвезда.

Мои слова, насколько я видела, задели Мельникова. Он выпрямился, принял строгую позу, сложил перед собой на столе руки и официально произнес:

— Хорошо, Варвара Валерьевна, как скажете. Я к вам по официальному поводу. Вы изволили переманить у меня клиента.