Читать книгу "Датский король - Владимир Корнев"

Ропот негодования пробежал по аудитории. Кто-то не выдержал:

— Невообразимо! Отложите хотя бы сроки! Это же толстенный том страниц в семьсот — могли бы хоть о коллоквиуме заранее предупредить!

В общем гуле выделялся женский голос нехарактерно низкого тембра:

— Что же это такое, господин профессор?! У нас и так семь экзаменов, и всего неделя до начала сессии! Да этого времени никак не хватит на то, чтобы проштудировать книгу с вашими комментариями, даже на то, чтобы просто ее раздобыть! Или вы думаете, что каждый студент держит ее под подушкой?

За словами Венеры последовал сухой скрип, мгновенно сменившийся грохотом падения тела. Кто-то бросился поднимать смутившуюся Венеру и колченогий стул, остальные захохотали.

Мефистофель устремил взор вверх, очевидно к небесным сферам, и вдохновенно продекламировал:

— Утренняя звезда Венера сошла с орбиты! — Затем он извлек из недр стоявшей перед ним конторки десятка два увесистых экземпляров «Фауста» и положил перед каждым из враз замолчавших студентов по книге.

Забегавшись с латынью, которую принимал все тот же Мефистофель, а также греческим, немецким, античной историей, Цицероновой риторикой и Аристотелевой поэтикой, Звонцов решил отложить экзамен по немецкой литературе на конец сессии, тем более что же знал: с первой попытки литературу сдать никто не смог, а ему экзаменатор наверняка учинит допрос с пристрастием.

После обеда Вячеслав вернулся в Йену на завершение графической штудии Дюрера.

Увидев свою работу; уже почти завершенную, Звонцов похолодел: полотно, над которым он трудился в течение месяца не только днями, но и ночами, пестрело безобразными черными кляксами. «Черт! Ауэрбах столько раз предупреждал меня не ставить чернильницу на верх планшета — что бы его послушать, так нет… Старая привычка, упрямство проклятое! Да еще ведь не убрал и не закрыл, черт!» Видно, кто-то походя задел мольберт и коварная чернильница упала на пол, простившись по всему планшету, и на нем, конечно, остались следы, не говоря уже о луже на полу. Вспомнилось, как он старательно накладывал штрих за штрихом, копируя манеру великого немца, как потом любовался результатами своего труда, и стало страшно обидно. Обведя глазами помещение, Звонцов не встретился взглядом ни с одним из сокурсников — все сделали вид, что целиком поглощены своими штудиями, хотя казус, случившийся с русским студентом, вряд ли мог остаться незамеченным. «Тактичны до филистерства — всех волнует только то, что касается их персоны», — подумал Звонцов, еще более раздражаясь. В бешенстве он подошел к планшету и, исполосовав лист скальпелем, только тут заметил, что кляксы ненастоящие — вырезаны из черной бумаги и едва держатся на ватмане. Подобный розыгрыш был бы уместным разве что в какой-нибудь провинциальной гимназии…

В зал вбежал Йенц, его единственный друг на курсе (Йенц два года изучал русский в одном из российских университетов, но так и не выучил, освоил лишь несколько фраз, да и то, как он говорил, исключительно «для общения с женщинами») и увидел изрезанную Звонцовым работу.

— Звон! Что же ты наделал? — У немца вырвался возглас сожаления. — Как жаль, что я опоздал! Я хотел предупредить: это Мефистофель вырезал кляксы и наклеил. Как это глупо!

Бедный Звонцов помолчал с минуту, с трудом сдерживаясь. чтобы не выплеснуть чувства. Содрав первое же пятно, он увидел знакомый пластилин — без сомнения. это была та замазка, которой он сам авантюрно воспользовался в художественном музее. Можно было подумать, что Ауэрбах знал об этом неблаговидном поступке и отомстил за него «студиозусу»! Звонцов мысленно проклял старого ханжу. Наконец, стараясь не выдать своего раздражения, он произнес вслух:

— Пустяки! Мне нравится заниматься графикой. Что же — поработаю еще, раз так вышло… Честно говоря, не такая уж получалась красивая вещь, чтобы из-за нее переживать, тем более еще и нос кого-то не устраивал. — Затем, глядя в глаза Йенцу, добавил: — Если тебе не трудно, никогда не называй меня Звоном.

V

Вечером Звонцов плакался Арсению:

— Что делать? Все пропало! Оставалось только дорисовать голову, а тут эта история с кляксами — и все заново! Через несколько дней надо сдавать очередной экзерсис по-латыни: мне нужно скопировать на огромном планшете размером 75 на 55 дюймов один средневековый манускрипт схоластического содержания. Профессор, как всякий немец, считает, что образованный человек просто обязан уметь чисто и красиво писать, и попробуй с этим поспорить! Мне потребуется очень много времени. Да еще и предэкзаменационная письменная работа и устный экзамен по Гёте. Как пить Дать, не сдам экзамены!

— Я тебе помогу, — решительно сказал Арсений.

— Да как тут поможешь? Мастерские только днем открыты. Если ты придешь помогать мне делать курсовую работу по-латыни, обязательно кто-нибудь снаушничает. Разве ты не знаешь, как здесь это принято?

Арсений попросил:

— Принеси хотя бы срезанный рисунок. Я сделаю копию в мастерской внизу, а ты дорисуешь нос и заново обтянешь планшет бумагой.

— Нет, я лучше буду рисовать с натуры. Да и ракурс он как нарочно поменял: поставил рисовать в три четверти, что и так самое сложное в портрете. Вот если бы ты мне помог написать предэкзаменационную работу по Гёте, я был бы рад.

— Ну как? Много еще осталось? — поинтересовался Йенц, поймав Звонцова в длинном университетском коридоре.

— Да почти ничего, только этот наш чудак с «Фаустом». боюсь провалить. ТЫ же знаешь, какие у нас отношения с этим… профессором. Страшно представить, что будет на экзамене.

— Вот, вот! «Почти ничего»! Я уже три раза сдавал. В первый раз, естественно, вызубрил профессорский комментарий к «Фаусту» — он ведь всех засыпает на Гёте, но что-то ему не понравилось в моем ответе, — Йенц сделал большие глаза. — Представляешь! Мефистофелю не понравился собственный комментарий! Перед тем как сдавать второй раз. я проштудировал канонические толкования к веймарскому изданию «Goethes Werke»[18]. За одну ночь изучил в подробностях почти пятьсот страниц научного текста, конспект составил, перечитал «Диалоги» Эккермана[19]— опять не угодил! Наш злой демон заявил, что у Эккермана тенденциозный подход и к тому же его трактовка «Фауста» устарела. Тогда я отыскал новейшие исследования по Гёте и решил, что теперь-то уж сдам наверняка, а вышло как у самого доктора Фауста: «Однако я при этом всем был и остался дураком». Мефистофель мне прямо на это намекнул. — Студент попытался спародировать профессорский голос: — «Сути не видите, юноша! Сути! С источником авторского замысла ознакомиться не удосужились. Почитайте Иоганна Шписса[20], изучите книгу достопочтенного Генриха Видмана[21]. Не мешало бы перечитать драму Марло[22]о „Фаусте“, наконец, Лессинга[23]и поэтов „Sturm und Drang“[24]. А мой комментарий вы, как я вижу, не открывали. Стыдно, молодой человек!» Und so weiter[25].