Читать книгу "Рамсес II Великий. Судьба фараона - Жеральд Мессадье"

— Мой досточтимый повелитель звал меня? — сказал он, кланяясь.

— У меня есть к тебе вопрос, и он очень простой: известно ли тебе о существовании потомка царской семьи, правившей до нашего высокочтимого Хоремхеба?

Во взгляде Нахора зажегся огонек.

— Мне известно, мой повелитель, о существовании некоего предполагаемого отпрыска семьи Эхнатона.

— Ты рассказал об этом моему отцу?

— Я сам узнал об этом вскоре после смерти нашего высокочтимого фараона Хоремхеба. В то время, о сиятельный визирь, твой отец был занят подготовкой к принятию высочайшего сана, и я решил, что не стоит отягощать его небесный разум низкими сплетнями, которых всегда в избытке у подножия трона.

— Как говорят, его опекают жрецы из Хет-Ка-Птаха?

И снова глаза Нахора блеснули. То, что чиновник удивлен осведомленностью визиря, было очевидно. Сети усмехнулся про себя при мысли, что слух, подхваченный пятилетним мальчишкой одному Амону известно где, может смутить столь высокопоставленную особу. Как бы он сам удивился, узнав, что в это самое мгновение Па-Рамессу подслушивает их с Нахором разговор, спрятавшись в шкафу со свитками! Полчаса назад с террасы покоев принца мальчик услышал, как отец приказывает позвать к себе хранителя тайн. Догадавшись, что Сети попытается получить сведения о таинственном принце Птахмосе, он поторопился спрятаться в зале для аудиенций, когда тот был еще пуст.

— Об этом я не могу сказать ничего определенного, — ответил Нахор, который уже начал беспокоиться. — Но я проверю правдивость этих сведений, прежде чем осмелюсь снова заговорить об этом в присутствии моего божественного властелина.

Сети правильно понял слова чиновника: о результатах своего дознания тот сообщит сначала своему непосредственному господину, Рамсесу. Сети постарался обуздать нетерпение.

— Я испрошу у нашего светлейшего царя разрешения ознакомиться с результатами твоих изысканий незамедлительно, как только они будут ему предоставлены, — сказал он.

За ним осталось последнее слово: если Нахор считал, что сможет вести расследование не торопясь, как ему вздумается, он попал пальцем в небо. Вопрос касался династии, и Сети был заинтересован в этом деле даже больше, чем его отец Рамсес.

— Известно ли, у кого живет этот Птахмос? — спросил Сети.

На этот раз Нахор вздрогнул: оказывается, Сети знает очень много, даже имя предполагаемого принца. Но откуда он черпает свои сведения? Чиновник был не на шутку встревожен.

— Я не знаю, мой досточтимый повелитель.

— Я попрошу моего божественного отца дать указание ускорить это расследование, — заключил Сети решительным тоном, но так, чтобы все же не обидеть Нахора. — Можешь идти.

Вошедший в зал писец Царского Дома объявил, что божественный монарх желает видеть сына. Сети торопливо вышел, увлекая за собой своих секретарей и писцов. Па-Рамессу незаметно приоткрыл створку шкафа и увидел, что в зале остался только один писец, который был занят тем, что наполнял чернильницы. Вот незадача! Па-Рамессу задыхался в своем укрытии. Когда мальчик-писец наконец управился с работой и ушел, Па-Рамессу бегом вернулся на террасу. Он был доволен собой. Его догадка подтвердилась — отец отнесся к делу со всей серьезностью.

* * *

Фрустрация — несъедобный плод, вызревающий в подземных, а потому страшных пещерах, на деревьях с изуродованными стволами и кроной. Презираемый даже гиенами, он падает на землю всегда некстати, когда перезревает. Он обрызгивает находящихся поблизости людей своим зловонным соком, и от этого они почему-то становятся грубыми. Па-Рамессу же вкусил этого плода предостаточно.

Дни текли по привычному для сезона руслу, отмеченному придуманными людьми, всегда исключительно мужчинами, церемониями. Через неделю после коронации Рамсеса его сын стал визирем и соправителем и в ходе церемонии введения в должность получил ожерелье — символ своих полномочий.

За этим последовала бесконечная череда официальных мероприятий и пиршеств, в которых Сети пришлось принимать участие. Все наместники и верховные жрецы из провинций, от номархов Хнума[9]и приграничных с Кушем земель до правителей номов[10]Нижнего Египта и побережья Великого Зеленого моря, прибыли в Уасет. Не явись они туда, все подумали бы, что их попросту не существует на свете. Присутствие же, напротив, давало шанс продвинуться по службе. Во всем Уасете не осталось ни единой свободной кровати, и с наступлением темноты храмы и кварталы писцов превращались в общие спальни.

Туи и Тийи каждый день подолгу наряжались, а после проводили время в обществе супруг своих гостей.

Па-Семоссу практически превратился в невидимку: как только заканчивались занятия с наставником, мальчик убегал туда, где его ждали сыновья все тех же гостей, и они устраивали соревнования по стрельбе из лука. Правда, когда один из юнцов чуть не вышиб стрелой глаз стражнику, их отправили развлекаться подальше от жилых помещений.

Чаще всего Па-Рамессу обедал в одиночестве. Кроме Тиа, наставника, поговорить было не с кем, поэтому мальчик отчаянно скучал. Предупредительный от природы, Тиа всячески пытался сгладить углы подлинной жизни из опасения, что окружающие, а особенно его воспитанник, могут о них пораниться. Этим же объяснялась его склонность говорить неправду, когда того требовал долг или побуждало то, что принято называть благими намерениями. Каждый раз, когда Па-Рамессу заговаривал о Птахмосе, наставник прибегал к уверткам, чтобы не продолжать разговор.

Потом пришел черед праздника Опет, знаменовавшего посещение богом Амоном своего Южного Гарема, и Сети снова исчез на много дней.

Все это, конечно, было замечательно, но пока никто ничего не сделал для того, чтобы раскрыть тайну принца Птахмоса.

И Па-Рамессу снова погрузился в исследование царского дворца.

Ничего другого ему не оставалось. Дворец был его владением, но в то же время и его тюрьмой. Мальчик не мог покинуть его пределы, чтобы исследовать находящийся по соседству город. Слишком долгое отсутствие вызвало бы у взрослых неописуемое беспокойство, и тогда за ним по пятам стал бы ходить целый отряд писцов, куда и когда бы он ни отправился.

* * *

В первый день из обрывков чужих разговоров мальчик не узнал ничего, что стоило бы писцам увековечить на свитках. Старшая дочь второго жреца храма Хнума влюбилась в командира лучников и предается с ним блуду в саду дворца; номарх Уауата проводит большую часть времени в трактирах с танцовщицами в компании девушек, едва достигших половой зрелости, и тратит на них большие деньги; первый писец номарха Ипет-Сут живет вместе со вторым писцом…

Взрослые даже не догадываются, до чего смехотворной кажется детям пустая болтовня, которой они занимаются с удовольствием, особенно когда речь идет о плотских утехах. Ребенок намного лучше, чем полагают старшие, и даже чем будет казаться ему самому потом, когда он станет вспоминать свое детство, разбирается в отношениях полов, хотя сам в этих играх в силу возраста не участвует. Он понимает, что все взрослые это делают, и с безжалостностью и прозорливостью оценивает степень их распущенности. Это волнует им кровь? Ну и на здоровье! Жеманство девицы и горделивое самолюбование ее возлюбленного казались ему такими же забавными, как исступленные попытки кота поймать мышку, с той только разницей, что у людей роли более неоднозначные, зачастую двойственные. Довольно долго он наблюдал за попытками одной служанки, занимавшейся париками принцесс, то есть его матери и сестры, прельстить парня крепкого сложения из числа слуг, следящих за порядком в гардеробе отца. Чем не кошки-мышки? Поэтому нарушения неписаных правил, регулирующих отношения между полами, которым его еще никто не учил, он отмечал инстинктивно, находя это весьма занятным. Сам он хотел узнать только одно: кто такой этот Птахмос и где он сейчас.