Читать книгу "Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера - Николай Ляшенко"

— За мно-ой!

Но вот немецкая мина, просвистев над головами, разорвалась впереди комдива. Он моментально плюхнулся в пыльную лужу, но тут же вскочил и что есть силы побежал вперед, стремясь во что бы то ни стало выскочить из зоны огня. Бежал он так быстро, смешно неся впереди свой непомерно толстый живот, что едва ли быстрее мог бегать и сам натренированный, выносливый и сухопарый генералиссимус Суворов. Глядя, как бежит наш комдив, да при его комплекции, я поражался его мастерству. Бьюсь об заклад, так бежать мог только хороший спринтер. Свистела мина — комдив падал, замирал на секунды, распластанный, ожидая взрыва, снова вскакивал, и продолжался бег. От каждого очередного его падения поднималось целое облако пыли. На наши призывы свернуть в лес и укрыться в щели он не обращал никакого внимания, продолжая бежать, почему-то вдоль шоссе, пока все же не обогнал все мины и не выскочил из огня целым и невредимым.

Добежав до первого узла связи, комдив уже командовал артиллерийским полком. Успев засечь еще до появления комдива местонахождение вражеских батарей, наши артиллеристы быстро заставили их замолчать. Однако они уже успели наделать дел.

Четверка лошадей с полковой пушкой, вырвавшись на простор, галопом следовала за комдивом. Разорвавшаяся рядом мина мгновенно повалила всю четверку. Оставшаяся в живых лошадь, жалобно заржав, рванулась в сторону, вывернулась из постромок и, стоя задними ногами в кювете, зависла в хомуте. Ездовой, весь в крови, быстро спешился с убитой лошади и побежал к лесу. Я выскочил ему навстречу, на ходу доставая индивидуальные пакеты. Но, увидев раненого перед собой, растерялся, не зная, откуда начать перевязку. Он весь изрешечен. Кровь сочилась и текла отовсюду — из головы, с лица, по груди, из рук и ног. А он, подойдя поближе и чему-то наивно улыбаясь, как ни в чем не бывало спокойно проговорил:

— Ну и дали же нам жару фрицы!

Я принялся его перевязывать. Забинтовал голову и стал осматривать грудь. Это был парень лет двадцати шести, невысокого роста и атлетического телосложения, в звании сержанта. Широкая и хорошо развитая его грудь еще часто вздымалась от недавно пережитого волнения, в нескольких местах на груди виднелись небольшие рваные раны, из которых сочилась кровь. Осматривая дальше, я заметил, что, пробиваясь через белье и гимнастерку, из-под правой руки течет кровь. Сняв с него гимнастерку и нательную рубашку, я с ужасом увидел почти вскрытую грудь, обе мышцы правой руки были перерваны, поэтому кровь не сочилась, а просто текла ручейком. Быстро наложил на рану один, другой, третий стерильные бинты, но этого было явно недостаточно, чтобы остановить кровотечение. Попросил у стоявших рядом товарищей несколько индивидуальных пакетов, наложил еще два бинта, но кровь пробивалась и сквозь них.

— Товарищ политрук, — сказал ездовой, указывая на убитых лошадей, лежавших на середине шоссе, — вот там у меня, в вещмешке, есть индивидуальные пакеты и чистое полотенце, я его только сегодня выстирал, так вы, пожалуйста, перевяжите мне под рукой еще и полотенцем, а то у меня там что-то холодит и больно.

Выбрав паузу в минометной стрельбе, я проскочил к убитой лошади, к седлу ее был приторочен вещевой мешок, отвязал его и принес сержанту. Открыв мешок и порывшись в нем, он достал несколько индивидуальных пакетов, свое полотенце и протянул мне:

— Вот, товарищ политрук, теперь перевязывайте.

Откровенно говоря, я очень боялся, что от потери такого большого количества крови сержант может обессилеть и наступит шок, поэтому то и дело просил его сесть на траву, на что он всякий раз отвечал мне:

— Да вы не беспокойтесь. Если я сяду, так вам же будет неудобно перевязывать, я постою.

Израсходовав одиннадцать бинтов и одно полотенце на перевязку, я тщательно осмотрел сержанта, не пропустил ли какую рану.

— Ну, кажись все, — вздохнул я и вдруг заметил торчащий на верхней его губе листок, похожий на листик акации. Я схватил его, хотел снять с лица сержанта, этот, казалось, присохший лепесток, как вдруг мой сержант, подпрыгнув, закричал:

— Ой, что вы делаете?! Ах, как больно! — И, закрыв губы ладонью, горько замотал головой.

Присмотревшись поближе, я убедился, что это вовсе не листик, а похожая на него тонкая металлическая пластинка, которая, пробив верхнюю губу сержанта, глубоко вонзилась между зубов. Вытащить ее без инструмента представлялось невозможным, к тому же это причинило бы нестерпимую боль человеку, и без того истекающему кровью.

— Ну вот что, братец, — сказал я сержанту, — эту пластинку у тебя могут вытащить только в медсанбате или госпитале.

— Так она мне и не мешает, — спокойно ответил сержант.

— Ну, тем лучше. А как вы, дойдете сами до медсанбата? Тут неблизко. Километров семь-восемь будет. Возле Путилова, знаете?

— Знаю. Проходили мы через него, — так же спокойно ответил сержант. — Ноги у меня, чувствую, целые, а то, что их маленько поцарапало, то пустяки.

— Ну, вы не храбритесь, — предупредил я, — если почувствуете себя плохо, зайдите на БПМ[4], вон там, не доходя высотки, слева в лесу.

— Да ничего, я дойду, — уверенно сказал сержант.

Он ушел. Все еще не веря в его могучие силы, я долго стоял и следил за ним. Но он все шел и шел, удаляясь от нас все дальше и дальше. Наконец он вышел на господствующую высоту и уже скрылся за ней, а я все стоял и смотрел ему вслед. Вздохнув, я представил себе... Вот он уже в медсанбате, вот врач удаляет ему застрявшую металлическую пластинку — и вдруг он, подпрыгнув, кричит: «Ой! что вы делаете?» — и зло смотрит на него, как только что на меня...

Командир дивизии еще долго переживал этот свой просчет. Он даже похудел. Слишком дорого обходятся на войне ошибки, и от сознания этого ему становилось еще тяжелее.

Ну а легче ли от этих переживаний тем, кто поплатился за просчеты командиров своей жизнью и кровью?

Страшная это философия.

Я ВОСХИЩАЛСЯ ИМИ!

Рано утром меня неожиданно вызвал полковой комиссар Шаманин. По пути я ломал голову, зачем я ему понадобился? У него ведь своих, непосредственных, работников целый политотдел; правда, он знал меня, как и любого работника политотдела.

Во время формирования нашей дивизии я некоторое время работал в политотделе дивизии, где и познакомился с полковым комиссаром; потом прибыли кадровые работники из штаба округа, и меня заменили.

— По вашему приказанию прибыл! — доложил я, обращаясь к комиссару.

Он в это время что-то договаривал скороговоркой командиру дивизии, махнул мне рукой, дескать, подожди. Поняв его, я тут же вышел из кабинета комдива в приемную и стал ожидать. Наконец комиссар вышел и уже на ходу заговорил:

— Вот что, товарищ политрук! Только что издан приказ о передислокации двух наших полков. 1080-й полк нами снимается из-под Гайтолова и переводится на позиции 1082-го, а последний должен занять позиции первого. Ваша задача: помочь командованию полков кратчайшим и наиболее скрытным путем произвести передислокацию. Местность вы знаете хорошо, в лесу ориентироваться умеете, вот я вам и поручаю эту задачу. Надеюсь, вы с ней справитесь. Работники штаба дивизии уже разошлись по полкам. Торопитесь, — подавая мне руку, сказал комиссар.