Читать книгу "Возвращение в Кандагар - Олег Ермаков"

Вяло проворачивая в манке ложки, дети ждут творожник…

Вдруг на крыльцо стремительно поднимается Карп Львович. Он чем-то крайне озабочен.

— Все окна — закрыть! — командует он с порога. Едва заметные выгоревшие брови сведены к багровой складке на переносице.

Взгляды детей и молодых женщин и ленящегося Никитина устремляются на него, невысокого главнокомандующего с заметным животиком и обширным, загорелым наполовину лбом.

— Что случилось? — сглотнув страх, спрашивает белокурая.

Карп Львович решительно проходит в комнату и сам начинает закрывать окна.

— Гроза?

Но в воздухе не чувствуется предгрозовой тяжести, и небо в окнах блистает синевой. Дочки и внуки робко тянутся вслед за Карпом Львовичем.

— Да что там такое? — спрашивает темная.

Карп Львович что-то высматривает сквозь стекло. В комнату входит Елена Васильевна. С недоверием и затаенной усталостью она глядит на мужа. Он оборачивается.

— Что произошло, дед?

Карп Львович на полголовы ниже супруги, но всегда кажется, что — на голову выше. И сейчас он взирает на нее свысока.

— На липе у колодца рой, — отрывисто сообщает он.

Все приникают к окнам, как к амбразурам осажденной крепости. Изгородь, цветы — у Елены Васильевны всегда много цветов: летних, осенних, георгинов, флоксов, незабудок, пионов, ромашек, куст сирени, за изгородью — ряд лип вдоль канавы, серый дощатый колодец почти напротив калитки. Молчание. Только слышно, как со свежего творога, подвешенного в марле, срываются капли в железную миску.

— Где? где? — шепчутся дети.

Никитин тоже смотрит и замечает над липой просверкиванье стеклышек.

— Это вторая царица рой увела, — говорит Карп Львович.

— Двоецарствие… У нас где-то была такая толстенная книга. О китайских царях.

— По-моему, «Троецарствие». В темно-красном переплете?

— Тшш!.. Кто это?

Все косятся вправо: по тропинке вдоль изгородей шествует некто, похожий на рыцаря, с шестом. Человек в наглухо застегнутой телогрейке и белой шляпе с черной сеткой. На руках брезентовые рукавицы. Шест венчает некое приспособление для поимки пчел.

— Красавчик, — предполагает темная дочь.

— По-моему, Грека, — возражает белокурая.

— У Греки в помине нет пчел, это Красавчик.

— Значит, Завиркин, — говорит Елена Васильевна.

— У Завиркина борода.

— Ты видишь?

— Это Шед, — решает Карп Львович.

Пчелиный рыцарь остановился перед липой у колодца и начал осторожно подводить к сверкающим ветвям шест с коробкой-ловушкой… Все снова замолчали.

И призрачное стеклянное облачко снялось и поплыло грозно дальше. Дети заметили его и закричали. Пчелиный рыцарь в ватных доспехах снял шляпу и вытер испарину.

— Ну а я что говорил? — спросил Карп Львович. — Эх, трус! Я ходил на пчел в рубашке с коротким рукавом, и они по рукам ползали, как собачки.

Дети засмеялись.

— Правда, бабушка? — спросила младшая.

— Усиками виляли, — продолжал Карп Львович. — Понимали, с кем дело имеют. Ни разу не укусили.

— Правда, бабушка?

— Скажи им правду, баб.

— Забыл, как с температурой бредил? — спросила Елена Васильевна.

— Солгала! — выдохнул Карп Львович и удалился.

Дети загалдели:

— Врун! врун!

— А куда пчелы-то подевались у нас? — спросила старшая девочка.

— Их сожрал клещ сомнения! — крикнул из столовой Карп Львович.

Дочки сказали друг дружке, что хорошо без пчел, раньше проходу не было, вспомнили, кого и куда и сколько раз пчелы кусали, а отца под хмельком так накусали, что тому потом три дня мост с маленькими чертями мерещился: бегают взад-вперед, хватаются за хвосты, падают в речку, взбираются по сваям. А Лизуха так и вовсе скончалась.

— Сконча-а-лась? — переспросила старшая девочка.

— Умерла. Пчелы заели.

— Де-е-вочку?

— Неизвестно, сколько ей лет было. Она ходила по деревням.

— Зачем?

— Побиралась. Отец ее всегда ночевать пускал.

— Чистюля была. Глаза вот такие…

— Она зимой при церкви жила, да, мам?.. Отцу машину обещала. Я тебе, Львовна, — так его звала — масину подарю.

— А сама ночью конфеты ела, бумажки под кровать бросала и наутро вместе со всеми удивлялась, откуда это столько фантиков.

— У нее еще мешочек был со всякой всячиной, с какими-то бусинками, колечками, лоскутами, перышками.

— А однажды она огонь заговорила. По какой-то деревне пожар пошел, но у дома, куда ее ночевать пустили, остановился. А так вся деревня могла выгореть.

— Ну, это…

— Легенда?

— Случайность. Мало ли, по какой причине пожар…

— В ней святость была! — снова подал голос Карп Львович из столовой.

— Почему же ее пчелы заели?

— Может, это были осы, — сказал Карп Львович.

— Какая разница.

— Осы от беса.

— Как будто пчелы…

— Ну, короче, нашли ее в лесу закусанную, с опухшим лицом, — сказала темная дочь.

Белокурая выразительно посмотрела на нее, повела глазами в сторону детей.

— Так! Марш завтракать! — прикрикнула темная на притихших детей.

Никитин тоже вышел.

— Ты куда? — спросил Карп Львович.

Никитин сказал, что отдыхать.

— В кладовку иди, — распорядился Карп Львович.

Но Никитин не захотел туда идти: в кладовой прохладно, но туда всегда за чем-нибудь заглядывают, там хранятся припасы в банках, ведрах, пакетах, мешках. Он мог ослушаться Карпа Львовича, не опасаясь, что пожнет бурю. К нему Карп Львович благоволил. Тогда как второму — московскому — зятю не спустил бы, посмей тот выйти из осажденного дома.

Никитин прошел мимо грядок с крошечными огурцами, луком, укропом, мимо грядок с восходящими капустными лунами по дорожке в арках травин, свернул на лужайку перед казавшейся черной в ослепительном дне старой баней с железной крышей, маленьким оконцем и одноглазым скворечником, приколоченным к фронтону, как череп у Бабы Яги. Под сливами стояла раскладушка. Никитин лег. У соседей сипел петушок… Послышался голос хозяйки: «Ах ты засранец, пой, не шипи!» Петушок старался. В листве жужжали мухи. Из травы возле бани, в мощной тени старой яблони выглядывали крытые толем крыши и остовы пчелиных домиков, разоренных ордами клещей. Если заглянуть внутрь, можно увидеть сухие навощенные дощечки, рамки с ржавой проволокой и почерневшими пустыми сотами. Развалины медовых домиков мрачно молчат посреди разнотравья и цветов, словно останки какой-то цивилизации.