Читать книгу "Плоть и кровь - Иэн Рэнкин"

Так, подумал Ребус, вот, значит, почему Фермер немного более въедлив против обычного. В стандартной ситуации он позволил бы Лодердейлу вести расследование совершенно самостоятельно. Лодердейл был довольно эффективен в кабинетной работе. А вот оперативник из него никудышный, не дай бог оказаться с таким на задании. Уотсон шелестел бумагами у себя на столе.

— Я смотрю, баночники опять оживились.

Пора было двигаться дальше.

У Ребуса и прежде бывали дела в Пилмьюире. На его глазах в этом районе хороший полицейский пошел по дурной дорожке. Ребус кое-что знал про тамошний тлетворный дух. Горькое воспоминание вернулось к нему, когда он снова увидел чахлую траву на обочинах, поломанные деревца. Хотя туристы сюда не заглядывали, радушное приглашение он увидел. Оно было огромными белыми буквами начертано на фронтоне одного из домов: ПОЛУЧИТЕ УДОВОЛЬСТВИЕ ОТ ВИЗИТА В ГАР-БИ.

Гар-Би — именно так (за неимением лучшего названия) называли квартал Гарибальди подростки. Он представлял собой мешанину из индивидуальных, так называемых террасных домиков начала шестидесятых годов и многоэтажек конца шестидесятых, все они были отделаны серой штукатуркой с вкраплением галечника; унылые пожухлые газоны отделяли район от шоссейной дороги. Повсюду во множестве валялись оранжевые конусы дорожного ограждения. Ими удобно было обозначить штанги ворот, когда хотелось по-быстрому сыграть в футбол, или использовать как стоп-сигнал для байкеров. Год назад какая-то предприимчивая душа нашла для них лучшее применение: оранжевыми конусами перегородили дорогу, направив движение в объезд через Гар-Би, где юная шпана забрасывала машины камнями и бутылками. Если водитель выскакивал из машины и давал деру, ему позволяли убежать, но машину раздевали догола — вплоть до покрышек, обивки сидений и деталей двигателя.

Когда позже в том же году дорогу разрыли и перегородили настоящими конусами, многие водители их игнорировали и в результате угодили в свежевырытые ямы. На следующее утро оставленные машины были раздеты догола. Молодчики Гар-Би и краску бы содрали, если бы умели.

Нужно отдать должное их изобретательности: будь у этих ребят деньги и возможности, они стали бы главной надеждой капиталистического государства. Но государство откупалось от них пособием по безработице и дневным телевидением. Когда Ребус парковал машину, за ним наблюдала группка мальчишек. Один из них выкрикнул:

— Эй, где ваша классная тачка?

— Это не он, — сказал другой, лениво лягнув первого по голени. Оба были на велосипедах и, похоже, лидерствовали в группке, будучи на год-другой старше, чем их товарищи. Ребус махнул, подзывая их.

— Чего надо?

Хоть и неохотно, они все-таки подошли к нему.

— Приглядите-ка за моей машиной, — сказал он им. — Если кто ее тронет — вы сами его троньте. Ясно? Когда вернусь, получите два фунта.

— Половину вперед, — тут же сказал первый. Второй кивнул.

Ребус дал им половину обещанного, и фунт тут же исчез в кармане.

— Не бойтесь, мистер, такую машину никто не тронет, — сказал второй, и ватага у него за спиной отозвалась дружным хохотом.

Ребус удивленно покачал головой: языки у ребят тут острее, чем у многих конферансье на «Фриндже». Мальчишки, вероятно, братья. Ребус подумал, что точно такие же ошивались здесь и в тридцатые годы. На этих, правда, была современная дешевая одежка, но головы стрижены под ноль, уши торчком. Землистого цвета лица с черными кругами вокруг глаз. Такие же ребята смотрели со старых фотографий, одетые в большие, не по размеру, ботинки и с мрачными не по возрасту лицами. Они казались старше — не остальных ребят, а самого Ребуса.

Повернувшись к ним спиной, он представил себе, что они превратились в старую пожелтевшую фотографию.

Он направился к зданию центра. Ему пришлось пройти мимо запертых гаражей и одного из трех двенадцатиэтажных жилых зданий. Центр был невелик и вид имел довольно непрезентабельный: забитые досками окна и нерасшифровываемые граффити. На плоской асфальтово-черной крыше разлеглись четыре голых по пояс подростка с сигаретами во рту. Футболки они повязали на поясе. На крыше было столько битого стекла, что ребята вполне могли бы выступать факирами в цирке. Перед одним из парней лежала стопка бумаги, он сворачивал самолетики и пускал их с крыши. Судя по числу самолетиков в траве, в диспетчерской аэропорта сегодня выдалось напряженное утро.

С дверей центра краска облупилась, и один слой фанеры под ней был пробит ударом кулака или ноги. Но дверь была надежно заперта не на один, а на два навесных замка. Еще два парня сидели на земле, опершись спиной на дверь и вытянув перед собой ноги, — ни дать ни взять охранники, присевшие отдохнуть в тенечке. Рваные кроссовки, латаные-перелатаные джинсы. Может, мода у них такая. На одном была черная футболка, на другом — расстегнутая джинсовая куртка на голое тело.

— Закрыто, — сказал Джинсовая Куртка.

— А когда откроется?

— Ночью. Но полицейским вход воспрещен.

Ребус улыбнулся:

— Мы, кажется, не знакомы. Тебя зовут-то как?

В ответ он получил наглую улыбку. Черная Футболка издал полусмешок. В волосах парня Ребус заметил белые хлопья перхоти. Ни тот ни другой отвечать не собирался. Подростки на крыше встали на ноги, готовые спрыгнуть, если что.

— Крутые мужики, — сказал Ребус, повернулся и пошел прочь.

Джинсовая Куртка поднялся и догнал его.

— А что случилось-то, дяденька полицейский?

Ребус не повернулся в его сторону, но остановился.

— Обязательно должно что-то случиться?

Один из бумажных самолетиков, прицельно или нет, попал ему в ногу. Он поднял его. Парни на крыше беззвучно давились от смеха.

— Почему обязательно должно что-то случиться? — повторил он.

— Ну вы даете. Ведь вы не с нашего участка.

— Перемены — хорошая вещь, лучше только отдых.

— Под дых? За что?

Ребус снова улыбнулся. Теперь он повернулся к парню. Он, видно, только-только перерос юношескую прыщавость, и в ближайшие несколько лет его лицо обещало быть привлекательным, пока его не коснется печать деградации. Плохое питание и алкоголь сыграют свою губительную роль, если наркотики и драки не изуродуют его еще раньше. Волосы у парня были светлые, по-детски кудрявые, хотя и не густые. Он смотрел на Ребуса умными, прищуренными глазами. Ум его тоже был какой-то прищуренный, сосредоточенный только на одном — на следующем ходе. А еще в его глазах сверкала злость, и под ней что-то такое, о чем Ребус и думать не хотел.

— Ты прямо артист — тебе бы на «Фриндж».

— Видал я ваш фестиваль!..

— Разделяю твои чувства. Так как тебя зовут, сынок?

— Вы что — зациклены на именах?

— Я так или иначе смогу узнать.

Парень засунул руки в тугие карманы джинсов: