Читать книгу "Фугас - Сергей Герман"

— Липа, Майор и Першинг — в броню, — командует Келлер, — остальные на свежий воздух.

Внутри БРДМ, кроме нас и Келлера, механик-водитель Сашка Кучер. Сверху на броне, подложив под себя подушки и резиновые коврики, садятся бойцы первого взвода. Рассовали боекомплект по разгрузкам, тронулись.

Под колесами серо-зеленого БРДМа весело хрустит ледок подмерзших луж, собачьим хвостом вьется сизый дым из выхлопной трубы. Водитель яростно крутит руль, стараясь удержать тяжелую машину в наезженной колее. На обочине дороги вполне может быть зарыт фугас или еще какое-нибудь хитрое устройство, способное превратить разведывательно-дозорную машину в братскую могилу.

На этой войне нет нашей территории. Ты всегда во вражеском окружении. Смерть может ожидать тебя на пороге мирного, оставленного жителями дома от взрыва гранаты-растяжки или от пули снайпера, прилетевшей из чердачного окна соседнего дома. Какая-нибудь машина-развалюха, остановившаяся рядом с армейской колонной или просто оставленная без присмотра у кафе-забегаловки, запросто может взлететь на воздух. Все это до сведения водителя доводит Женька Келлер. Все зовут его Киллер, так привычней. Он сидит на командирском месте и читает Кучеру краткий курс выживания на войне. У Женьки это получается, за его плечами до контракта было два курса пединститута, больше закончить не успел, выгнали.

— Даже когда ты сидишь в сортире без штанов, у тебя в руках должна быть не бумажка для подтирания задницы, а автомат. Всегда стреляй первым. Запомни, из тюрьмы выход есть, из могилы нет. Не верь никому, ни русским, которые еще остались здесь, ни бабам, ни детям. Полгода назад контрабасы из дивизиона сняли русских баб, утром проснулись, а собственные головы валяются под кроватями.

Женька хохочет от собственной шутки. Говорит, что после контракта уедет в Москву и станет киллером. Остальные разведчики собираются в ОМОН. Будущие менты и преступники не испытывают друг к другу никакой неприязни, у каждого своя судьба и своя дорога.

Водитель спрашивает.

— Женя, а ты убивал?

Киллер долго молчит, потом нехотя бросает:

— Да, двоих, ножом. Из автомата не считал, в бою считать некогда.

Потом внезапно раздражается и кричит.

— Смотри лучше за дорогой, Шумахер.

Разговор прерывается, Сашка, обиженно сопя, крутит руль, Келлер уходит в свои мысли.

У Киллера в Чечне уже второй контракт, Кучер две недели назад прибыл с пополнением откуда-то из сельской глубинки. Кучер — это не позывной. Это фамилия.

Машина въезжает на окраину станицы и упирается в бетонный столб, лежащий на дороге. Столбы и плиты лежат по всей дороге через каждые 15–20 метров. Машина замедляет ход и объезжает их змейкой. Келлер перебирается назад и крутит пулеметную башню. В перекрестье прицела появляются и пропадают серые дома, засыпанные снегом деревья и покрытые льдом лужи. На воротах многих домов висят большие амбарные замки, оконные стекла вместо занавесок закрыты газетными листами. С одного из них ослепительно улыбается бывший президент России в краповом берете. Вероятно, фото Верховного Главнокомандующего призвано защитить дом от разграбления, но кто-то уже написал краской на стекле недлинное слово на букву «м»…

Кучер виновато говорит:

— Женя, воды надо набрать, у меня радиатор подтекает.

Улицы безлюдны. Киллер командует: «Давай к тому дому с синими воротами». Во дворе дома копается старуха, из печной трубы пристройки тянет дымком. Разведчики прыгают на землю, осматриваются по сторонам. Кучер с ведром в руках бежит во двор.

Микроавтобус с телевизионщиками останавливается рядом. Киллер приказывает водителю не выходить из машины и не глушить двигатель.

Старуха поднимает закутанную в темный платок голову, пристально всматривается слезящимися глазами.

— Здравствуй, мать. Вода есть? — кричу я. Киллер и ребята держат окна и двери под прицелом автоматов. Старуха кивает головой:

— Есть, сынки, есть.

Я иду вслед за женщиной в дом, незаметно передвигаю флажок предохранителя на автоматический огонь. В доме царит нищета. В двух комнатах и крохотной кухне нет почти никакой мебели. У стены стоит старый продавленный диван, железная койка, облупленный деревянный шкаф и обеденный стол, накрытый клеенкой. На диване, сгорбившись, сидит мужчина. Присмотревшись, вижу, что он молод, старят его белесая неопрятная щетина, больше похожая на пух, пустой взгляд почти прозрачных глаз, седоватые клочки волос, покрывающие голову. Вошедший следом Келлер спрашивает:

— Кто это?

Я кручу у виска пальцем. Старуха вздыхает:

— Сынок это мой. Бандиты у него жену и дочку убили два месяца назад, прямо в доме, на глазах. Вот он умом и тронулся.

Я слышал эту историю. Житель станицы Ахмед Ибрагимов, бывший почтальон, взял автомат, сел на велосипед и поехал по улицам, стреляя в людей, которые попадались ему на глаза. Он убил около сорока русских и пятерых чеченцев этой станицы. А за несколько дней до этого он зарезал чеченскую семью в соседней станице. Приговор ему вынесли сами же чеченцы, забив железными прутьями.

— Как же, мать, вы здесь жили? А мужчины ваши как же? Казаки? Почему не сопротивлялись?

Это спрашивает Кучер.

Старуха начинает плакать.

— Убили нашего атамана, сорок годков ему всего было. И семью его всю сказнили. Сыночки, вы даже не представляете, что здесь было. Убивали каждый день, отбирали последнее, девочек, женщин воровали и насиловали. У старух последнее отбирали.

Женька Келлер выходит из дома, лезет в машину и тащит оттуда вещмешок с продуктами.

— На, мать, это вам. Чем можем. Прости, что больше дать нечего. И запомни, мы больше отсюда не уйдем. Это наша земля.

— Спасибо, сынки. Буду Бога за вас молить.

Мы движемся по неширокой, но все-таки асфальтированной дороге. Наша конечная цель — Пятигорск. БРДМ впереди — за нами тащится микроавтобус. Совершенно неожиданно пошел снег. Густая белая вата ложится на черные скрюченные деревья, мелькающие по сторонам дороги. Оседает на разбитом полотне дороги, грязно-зеленой броне, тут же превращаясь в снежную кашу. Ребята молчат, потому что в их сознании сейчас нет ничего, кроме этого снега, холода и войны. Мне кажется, что мой мозг начинает цепенеть. Я становлюсь равнодушным к собственной судьбе. Это опасно. Я пытаюсь побороть в себе апатию, на счет раз — два — три лезу к люку и высовываю свою голову навстречу холодному ветру. Снежные иголки тут же впиваются в мое лицо и шею, превращаясь в холодные ручейки, стекают по груди и животу. Нужно просто дать себе промерзнуть до костей, до мозгов, и тогда возмущенный организм встрепенется и заставит бояться боли, делая все возможное, чтобы не допустить ее.

Я не боюсь простудиться, во-первых, потому, что на войне, как правило, не болеют «мирными» болезнями. Во-вторых, ноги у меня в тепле, а крышка люка укрывает от встречного ветра по грудь. Спускаюсь в «трюм». Вроде полегчало. Киллер не спит. На вид ему лет 25, щуплый. Подвижный. Глаза повидавшего жизнь человека.