Читать книгу "Цифровые грезы - Эдмундо Пас Сольдан"

Глава 4

Вечером Себастьян пожарил бифштексы с перцем и несколько раз порывался рассказать Никки о фотографии, особенно, когда ее показали в одном из выпусков новостей. Никки, босиком, в желтом халатике до середины бедра, отпустила комментарий насчет продажности и лицемерия правительства. «Отлично, это нам за то, что выбрали человека с подобным прошлым», — сказала она, покачав головой. Себастьян чувствовал себя как мальчишка, которому не терпится похвастаться перед соседкой только что вскрытым рождественским подарком. Однако ему пришлось сдержаться — он обещал сохранить свое задание в тайне. Хотя у него никогда не было секретов от Никки… по крайне мере, до сих пор…

Никки. Когда она не видела, он исподтишка разглядывал жену и словно падал в бездонную пропасть. Халатик, под которым при движении пошевеливались округлые нежные груди. Матовая смуглая кожа, длинные ногти на ногах, покрытые пурпурным лаком. Серебряные колечки на каждом пальце правой руки, бледно лиловый аметист на шее. Ее страсть с таким крошечным трусикам-танга, что их тонюсенькая вертикальная полоска терялась между ягодицами. Он был влюблен по уши и чувствовал себя уязвимым от этой любви. На ум приходило множество предыдущих романов, которые он благополучно миновал под защитой своей неспособности полюбить, в то время как его партнерши складывали оружие перед глухой крепостной стеной, окружавшей его сердце, отдавая ему души и не получая ничего взамен. Однажды глубокой ночью четыре года назад Ана, его первая любовь, пришла к нему домой объявить о том, что выходит замуж за своего преподавателя программирования. С тех пор Себастьян замкнулся в себе и нашел силы в безразличии, в отсутствующем взгляде, неверности и изменах без всяческого зазрения совести. А потом — потом Никки.

Она мыла посуду, а он, устроившись на пушистом кремовом ковре, разглядывал стену рядом с телевизором, где висела их огромная свадебная фотография. Никки с загадочной полуулыбкой смотрела на фотографа, в ее руках красовался огромный букет алых роз, а стоящий рядом в черном костюме и с гвоздикой в петлице Себастьян украдкой косился на невесту. Сейчас же его внимание было обращено на одну из роз, выбившуюся из букета и безвольно уронившую поникшую головку, в то время как ее подруги бодро торчали, почти касаясь подбородка Никки. Что делала эта умирающая роза на композиции, чьей целью являлось передать искрящуюся красоту момента, сохранить этот миг радости и ликования и пронести его сквозь время даже в том случае, если пара в дальнейшем изменится, любовь померкнет, а в отношениях появится тоска, рутина, а может, и ненависть? Какая, однако, небрежность со стороны фотографа оставить эту розу на снимке!

Он слушал, как Никки рассказывала ему о своем дне и думал, что она не совершила ничего, вызывающего подозрения; Никки раскрывалась ему с гордым доверием разделенной любви. В ней полно было нежных проявлений, того, что женщины так безуспешно ищут в мужчинах: перед уходом на работу, приводя в порядок его одежду (не измята ли рубашка, хорошо ли подобраны цвета), распихивала ему по карманам конфеты; посылала в редакцию виртуальные открытки и розы, спала, крепко прижавшись к нему, словно боялась, что он пропадет — «я осьминог», шептала она, «я спрут и задушу тебя своими щупальцами» — покрывала его поцелуями и учила этому детскому языку, которым положено пользоваться каждой влюбленной паре, этим попискиваниям, мяуканиям, мурчаниям и намекам, произнесенным игрушечным голоском, и понятным лишь двоим. Надо отдать ей должное — Никки придавала ему уверенности.

— Я хочу в кино.

— Что-то не хочется. Возьмем кассету в прокате?

— Ты какой-то задумчивый.

— Тебе показалось.

— Может, переключишь? Эти новости — тоска зеленая.

Еще бы… Себастьян был человеком немудреных вкусов, его пристрастия были ясными и определенными. Никки же, наоборот, порхала по жизни, куда заносило ее сиюминутным ветерком интересов, и наслаждалась этой свободой. Изучала право и не ве-рила в законы, была фанатом кино и телевидения, но считала, что такое изобилие средств массовой информации прямиком вело к исчезновению общения между людьми и что, вероятно, было бы лучше, если бы электричество не изобретали вовсе, а Эдисон взял бы и не родился. Смотрела популярные телесериа-лы, не обходила вниманием романы (толстенные романы по четыреста страниц! Брисе Эченике![20]) и просто таяла, читая и перечитывая Винни-Пуха. Подвергала резкой критике рекламные образчики красоты и счастья, но в глубине души верила этой рекламе и покупала соответствующие шампуни и духи. В супермаркете экономила на мелочах, приобретая стиральные порошки и чистящие средства подешевле, но могла разнести свои сбережения в пух и прах, наткнувшись на понравившуюся пару туфель (говорила, что нет ничего эротичнее обуви). Уверяла, что она принадлежит лишь ему одному, но была склонна к агрессивным сексуальным фантазиям, всегда включающим третьего — обычно женщину — и это пугало Себастьяна, ставя на дыбы его инстинкт собственника, единоличного обладателя исключительного права на любимого человека. Была ли такой только Никки или такими были все женщины? Вечная неразрешимая для ограничен-ных мужских способностей загадка. Слишком много тонкостей, слишком много оттенков.

Никки погасила свет и опустилась на диван, ее лицо спряталось в тени листьев папоротника, притулившегося в кадке в углу. Она чмокнула в лоб игравшего пультом Себастьяна. MTV: Майкл Джексон с белой, как у альбиноса, кожей. Бедный Майкл — перенес столько пластических операций и манипуляций по осветлению кожи и даже и не подозревал, что однажды, в не таком уж далеком будущем — в будущем, которое уже наступило и вытеснило не заметившее это настоящее — с помощью алгоритмов можно будет во много раз быстрее, безболезненнее и качественнее добиться его заветной мечты.

— Его новая версия? — промурчала Никки. — С каждым разом все бледнее и бледнее, бедняжка.

А Майкл ли это? Себастьян уже не задавался подобным вопросом. Совершенно бессмысленно — лишняя потеря времени. Цифровая технология достигла такого уровня, что была способна создавать альтернативные реальности, причем куда более правдоподобные, чем сама — изначальная — реальность. «Да» или «нет» потеряли значение; важно было как, с помощью какой программы, с каким бюджетом. Себастьян вздохнул: эх, сколько он мог бы наворотить, обладая всего лишь четвертью суммы, имеющейся в распоряжении подающего надежды дизайнера из Силиконовой долины…

Никки отобрала у него пульт и переключила на черно-белый фильм на канале классики. Себастьян прикусил язык, чтобы не ляпнуть лишнего: он терпеть не мог эти бесцветные ленты. На одном из их первых свиданий Никки повела его в синематеку посмотреть «Трамвай «Желание»», он не продержался и десяти минут: неужели всем плевать на технический прогресс — если можно раскрасить старые фильмы, то почему бы это не сделать?

Переключит или нет? Никки принадлежала к людям, терзаемым комплексом вины за пробелы в культурном и историческом образовании. Каждый раз, щелкая кнопками пульта и натыкаясь на канал новостей, документальных или класических фильмов, она чувствовала себя обязанной задержаться и посмотреть хотя бы несколько минут, хотя на самом деле спешила включить свой сериал или Багса Банни[21]. Такое щелканье кнопками превращало многих в заложников этого своего комплекса, страдающих от невозможности в полной мере насладиться своим поверхностным легкомыслием, выбрав то, что действительно нравится, и признав, что последние голливудские сплетни привлекают их куда больше, чем события в Боснии или Руанде.