Читать книгу "Билет на вчерашний трамвай - Лидия Раевская"

– Хорошо вам. Сидите тут себе и впариваете дерьмо.

– Ты что, Валек? – хлопнул его по плечу Пашка. Ты ж на зарплате сидишь. А мы с Ксенофонтом – на процентах. Не продадим ничего – и до свиданья. Остались без бабок. Чем ты недоволен?

Валентин глубоко затянулся, с отвращением бросил сигарету на пол и раздавил ее ногой:

– Не могу я тут больше! Вы по телефону разговариваете, а я потом вашим Иван Иванычам фуфло это привожу, которое три копейки стоит. Сам видел в аптеке, что в Центральном «Детском мире», двести рублей! А я в дверь звоню, и мне открывает дедушка, у которого половины органов уж нет и трубка прям из живота свисает, а к ней банка привязана… – У него перехватило дыхание, и он замолчал.

И мы тоже молчали.

Курьер, не спрашивая разрешения, достал из моей пачки новую сигарету, прикурил и продолжил:

– Смотрит на меня, глаза у него слезятся, и говорит: «Вот, сыночек, возьми денежку. Тут аккурат четыре с половиной тысячи рубликов. С книжки снял, на похороны копил. А теперь какие мне похороны с вашим-то чудо-лекарством? Мы еще поживем!» А я стою, пересчитываю деньги и думаю: жить тебе, дедуль, пару дней осталось. И оттого что тебя пронесет с этого «Лактофайбера» перед смертью, легче никому не станет. Лучше б ты себе фруктов купил да вкусненького чего-нибудь. Эх, твою мать…

Валентин замолчал, и мне стало не по себе. Такой скотиной себя почувствовала! Смотрю на Пашку – тоже стоит, глаза в пол опустив. Потом говорит:

– Валь, всех жалеть – жалелки не хватит. Вот меня кто-нибудь пожалел, когда нас с Лехой сначала родная мать в детский дом сдала, а потом вообще продали? В прямом смысле. Мы какому-то мужику дом строили. Бесплатно. Жрали то, что сами найдем. А мне тогда тринадцать лет было. А Ксеньку кто-нибудь жалеет? У нее дома ребенок маленький, его кормить-поить надо. Да таких, как она, должны на руках носить, любить и беречь… – Я удивленно приподняла брови, но Пашка на меня даже не смотрел. – А она тут вот стоит в свитере Кямрановом и думает, как бы еще парочку «Лактофайберов» толкнуть, чтоб сыну фруктов сегодня купить! Кто нас-то пожалеет, а, Валек? Ты о себе подумай, братишка. У тебя тоже дома мама-инвалид…

– Прекрати! – истерично взвизгнул Валентин. – Не лезь не в свое дело! Я куда угодно курьером могу пойти работать, ясно? Могу… вон документы развозить! Или канцелярию какую! И мне не обязательно стариков обманывать!

Пашка сел на корточки и, глядя снизу вверх, тихо спросил:

– У тебя регистрация московская есть? А у мамы твоей? А у сестры? Вот и у меня нет. Потому мы все тут и работаем. Ирке плевать на регистрацию. Она своих всегда отмажет, сам знаешь. Так что никуда ты отсюда не денешься. А нервишки побереги, брат. Они тебе еще пригодятся.

Пашка встал и направился в сторону офиса, бросив мне через плечо:

– Ксюх, я чай пить. Идешь?

Я посмотрела на скрючившегося в углу Валентина и пошла за Пашкой в буфет. Пить чай.

ФАРШ НЕВОЗМОЖНО ПРОВЕРНУТЬ НАЗАД

– Паш, ты чего? – спросила я, глядя, как он медленно размешивает в кружке с чаем давно растаявший рафинад.

– Ты о чем? – Он не смотрел на меня.

– Сам знаешь.

Чайная ложечка звонко стучала о края чашки.

– А что, я не прав? Ты себя в зеркало видела, дурочка? Ты даже не представляешь, какой ты теплый и хороший человечек. Не место тебе тут, за этим облезлым телефоном. Ты – королева. Которая почему-то в это не верит.

Я засмеялась и провела пальцами по Пашкиной щеке.

– Я – мать. В первую очередь. И пока не поставлю на ноги Андрюшку, хотя в данный момент вообще не представляю, как это сделать, – буду и у облезлого телефона сидеть, и где угодно. А вот потом, может, и почувствую себя королевой.

– Ксеньк, – Пашка вдруг посмотрел мне прямо в глаза, – ты по мелочам только себя не разменивай. Не нужны тебе всякие Кямычи и прочее отребье! Ты…

И замолчал. А я протянула ему квадратик шоколадки и сказала:

– Мне никто не нужен. У меня сын есть. Я его люблю. Очень. Настолько, что на прочих разных ничего не остается. А Кямыч мне и подавно не уперся. Веришь?

И улыбнулась.

– Тогда зачем ты у него свитер взяла? – тихо, как-то совсем по-детски спросил Пашка.

– Свитер?! – расхохоталась я. – Ты расстроился из-за свитера?! Паша, ты прелесть… Он мне сам его дал. Вернее…

Я не успела договорить. Сзади раздался голос Ирины:

– Какой знакомый свитерок. Тебе идет, Ксения.

Я медленно обернулась. Ирина смотрела на меня в упор. Как змея. Не мигая.

И я тоже посмотрела ей в глаза. С вызовом. Потому что никакой вины за собой не чувствовала. А в том, что меня обвиняют, не сомневалась.

«Ах ты сука… »

«А ты за своим добром смотри лучше!»

«Думаешь, сможешь быть моей соперницей? Не смеши!»

«Тебе? Соперницей? В чем?»

«Это мое!»

«Вы друг друга стоите!»

«Знаешь, сколько я таких, как ты, тут перевидала?»

«А мне по барабану. Я – не все!»

«Я тебя предупреждала… »

«Старая истеричка с ранним климаксом!»

«Я думала, ты умнее… »

«А я думала, ты головой думаешь, а не… »

Нитка, натянутая как струна, оборвалась.

Ирина моргнула.

«Стареешь, тетя, стареешь».

– А вам работать не пора? – спросила начальница, прищурившись.

– Уже идем! – улыбнулся ей Пашка.

И я с удивлением заметила, что от уголков Ирининых глаз вдруг разбежались лучики-морщинки. Абсолютно искренние. И стало понятно, что она – очень одинокая и очень несчастная.

– Иди, Павлик, тебя Алеша уже обыскался.

На меня она даже не взглянула. Только глаза ее снова стали черными и чужими. Эта метаморфоза меня удивила.

– Пашкин, а у тебя с Иркой что? – спросила я, надеясь, что ошибаюсь.

– Дурочка, – обнял меня рыжий и подтолкнул к выходу. – Ирка мне как мать. Я тебе потом расскажу. Ты на нее не обижайся. Баба она хорошая. Одна, без мужа, двоих детей подняла. В Москву приехала – уличные туалеты мыла. А теперь под ней половина сетевых торговых точек города, вот так… У нее, кроме детей и Кямрана, никого нет. Ты прости ее. Баба – она баба и есть. А Кямычу свитер отдай и рожу кирпичом сделай, поняла?

– Поняла.

Что ж тут непонятного?

Еще через три дня, когда я с фальшивым интересом слушала, как потенциальная клиентка Юлия Матвеевна живописно описывает ощущения, которые причиняет ей запор, в офис вошел субтильный блондин с прической, как у Ди Каприо в роли Джека из «Титаника».