Читать книгу "Не плачь по мне, Аргентина - Виктор Бурцев"

– Какая вам в этом выгода?

– Вы прекрасный собеседник. Не то что наш уважаемый доктор. – Лоос кивнул на Зеботтендорфа. Тот возмущенно хмыкнул. – Не обижайтесь, Рудольф, но вы решительно не способны говорить ни о чем, кроме дел. Безусловно, важных, но… надо же находить и удовольствие в жизни. Так что, Генрих, я просто не могу себе позволить просто так отпустить вас.

«Ага. Вот и основное правило. Комфортабельная тюрьма».

– Честно сказать, я сомневаюсь, что буду для вас настолько интересным собеседником. Я старик, да и вы, впрочем, тоже. Хотя и выглядите на много лет моложе.

– Поверьте мне, я и чувствую себя так же.

– Возможно.

– И вы будете таким же. – Фон Лоос развел руками. – Если, конечно, захотите. Но… – Он встал. – У вас может сложиться ложное впечатление, что я вас агитирую. Все сами увидите, все сами поймете. И составите обо всем свое собственное мнение. Не стану вас утомлять.

Генрих поднялся вслед за Лоосом.

– Где моя комната?..

– Здесь. Вот там, за дверью, большая спальня. Другая дверь ведет в коридор, где круглые сутки дежурят слуги, если вам чего-либо захочется, обращайтесь к ним. Захотите прогуляться – пожалуйста. Вам все покажут. Телефон… – фон Лоос кинул на Генриха взгляд, в котором тот прочитал многое, – внутренний. Отдыхайте, а то я знаю эти зеботтендорфовские штучки, после них требуется прийти в себя. Осваивайтесь. Я зайду к вам ближе к вечеру. – Фон Лоос подмигнул Генриху заговорщически. – У меня есть кое-что из винного погреба…

9

Революция.

Какую все-таки огромную роль в истории человечества играет то, каким образом произносятся слова.

Попробуйте это слово на вкус. Это камешком катящееся «р» в начале и затухающее «я» в конце. Сколько силы можно вложить в обыкновенные значки, всего-то числом девять! И сколько страха… От чего это зависит? Где та точка, когда сила переходит в страх? И где то место, где страх превращается в силу? Всего-то одно слово… А сколько вопросов.

А теперь «р» мягко и после «л» на выдох… Так облегченно разгибаются согнутые спины. Так утирают пот со лба те, для кого труд уже не радость и не право, а рабская обязанность. Сколько чувства в одном слове!

Это слово все произносят по-разному. От испуганного шепота обывателя, через торжествующий рев поднятых кулаков, до сытой усмешки толстосума.

Революция никого и никогда не оставляет равнодушным. Она вызывает злобу, восторг, страх, ужас, воодушевление, опасение, презрение. Но только не равнодушие.

С этим словом на устах французы бросали в реку французов и рубили головы на площади. С этим словом они снесли Бастилию и учредили Республику. Русские сбросили царя, пережили голод и ужас Гражданской войны, выстроили огромную Империю – и все под кровавым знаменем Революции. Немцы в Киле и Мюнхене поднимались на бунт с криками «Свобода и Революция». Нищие оборванцы, зажатые жирующим кровопийцей до предела, сбрасывают в море десант огромной державы только потому, что в их сердцах бьется упругим ритмом: «Революция!»

Звон денег, вкус крови, запах пороха. Все это сплавлено, перемешано, скручено в одном только слове.

Для Кристобаля Бруно революция была смыслом жизни.

В ней смешалось все. Любовь. Страсть. Ненависть. Мечта о светлом будущем. Настоящая, не на словах. Товарищ Кристо отличался от многих болтунов из Комитета, которые только и могли, что трепать языком о пользе для трудящихся масс и правах человека. Кристобаль понимал, что без передела всей системы, как в отдельной стране, так и во всем мире, ничего путного из бумажек и говорильни не получится. А значит – надо что-то делать. Руками, не гнушаясь грязи и крови. Потому что революцию в перчатках не совершишь.

И Бруно делал. В его организации состояло более сотни человек. Очень многих товарищ Кристо знал лично. Не все из них, правда, об этом догадывались. Максимум, что мог знать член группы из пяти человек, это имя своего секретаря, а тот, в свою очередь, имя связного из другой группы. Каждый за себя, один Бруно за всех. Колоссальная работа, которая возможна, только когда полностью посвящаешь себя борьбе. Нет женщин, нет детей.

Люди Кристобаля были раскиданы по всей Аргентине. Они собирали информацию, работали почти во всех представительствах различных гуманитарных фондов, вели агитационную работу в армии, полиции и даже среди многочисленных банд. Иногда Бруно нравилось представлять себя головой осьминога, чьи щупальца расходились в разные стороны, проникая повсюду. В детстве он любил смотреть, как рыбаки-пескадоры ловят этих существ, от одного вида которых по телу прокатывается дрожь, а потом слушать истории про гигантских спрутов, утягивающих лодки под воду.

Теперь Кристобаль чувствовал, что крепко держит Аргентину в своих щупальцах. И не один. Множество организаций охватили страну, уставшую от вялой власти жены мертвого президента, от бедности и бесцельности существования.

Благодатная почва, в которую когда-то упали зерна марксистской идеологии, дала щедрые всходы. Но народ… Народ, за счастье которого боролись монтонерос, не был готов поддержать восстание. Это понимали все. Пример соседних государств был показателен. И значит, народ надо было подтолкнуть.

Для этого годились все средства.

Эту мысль неоднократно повторял сам Кристобаль.

10

Когда десяток человек, одетых в форму национальной гвардии, ворвались на рынок в квартале Бальванера, никто не заподозрил ничего дурного. В последнее время в городе часто можно было увидеть солдат. После взрыва в парке Колон правительство ввело в городе чрезвычайное положение и вытащило армию из казарм.

«Хватит пролеживать бока, пусть поработают», – решили простые аргентинцы и махнули на мундиры рукой.

Солдатам эта затея тоже пришлась по нутру. Сменить скупой казарменный быт на прогулки по городу… чем же плохо? Патрулирование, если правильно подойти к этому вопросу, может доставлять удовольствие. К тому же благодаря активным действиям агентов влияния большая часть солдат относилась к марксистам с сочувствием. А значит, всегда была вероятность того, что патруль закроет в нужный момент глаза, и, с другой стороны, была гарантия, что никто не станет нападать на таких замечательных парней, несущих трудную службу.

Одним словом, военных никто не боялся. И когда десять человек, вооруженных винтовками «FARA», влетели через главные ворота, внимание на них обратила только ленивая дворняга, дремавшая в пыли.

– Марксисты! Монтонерос! – неожиданно громко заорали солдаты. – Выходите, подонки!

Рынок примолк в удивлении. Солдаты неуверенно топтались около входа. Первый порыв прошел, и теперь они не знали, что делать.

– Марксисты! – снова закричал одетый капралом.

– Что они делают? – поинтересовался торговец рыбой у соседа.