Читать книгу "Особые поручения: Пиковый валет - Борис Акунин"

Но и Мимочка вчера нарезвилась, умаялась. Вонкак спит – на пожар не добудишься. Приоткрыла припухшие губки, обе ладошки по обыкновениюсложила под щеку, густые золотистые локоны разметались по подушке.

Когда решалось, что будут путешествоватьвместе, Момус сказал ей: «Жизнь, девочка, у человека такая, каков он сам. Еслижестокий человек – она жестокая. Если боязливый – она страшная. Если кислый –она печальная. А я человек веселый, жизнь у меня веселая, и у тебя будет такаяже».

И Мими вписалась в веселую жизнь так, будтобыла создана специально для нее. Хотя, надо полагать, за свои двадцать два годавкусила хренку с горчичкой изрядно. Впрочем, Момус не выспрашивал – не егодело. Захочет – сама расскажет. Только девочка не из таковских, плохого долгоне помнит и уж тем более не станет на жалость надавливать.

Подобрал он ее прошлой весной в Кишиневе, гдеМими подвизалась эфиопской танцоркой в варьете и пользовалась у местныхпрожигателей жизни бешеной популярностью. Она вычернила себе кожу, выкрасила изавила волосы, по сцене скакала в одних цветочных гирляндах, с браслетами наруках и ногах. Кишиневцы принимали ее за самую что ни есть природнуюнегритоску. То есть в начале у них еще были сомнения, но заезжий неапольскийнегоциант, который бывал в Абиссинии, подтвердил, что мамзель Земчандра и всамом деле говорит по-эфиопски, так что все подозрения рассеялись.

Именно эта деталь первоначально и восхитилаМомуса, который ценил в мистификациях сочетание нахальства с дотошностью. Ссиними, в цвет колокольчиков, глазами, с хоть и чумазой, но абсолютнославянской мордашкой лезть в эфиопки – это большая лихость нужна. И при этомеще научиться эфиопскому!

Потом, когда подружились, Мими рассказала, каквсе вышло. Жила в Питере, после банкротства оперетки сидела на мели, устроиласьпо случаю гувернанткой к близняшкам, детям абиссинского посланника. Эфиопскийкнязь, расс по-ихнему, не мог нарадоваться своей удаче: покладистая, веселаябарышня, довольствуется малым жалованьем, и дети ее обожают – все шепчутся сней о чем-то, все секретничают, и вести себя стали паиньками. Как-то раз гуляетрасс по Летнему Саду со статс-секретарем Мордером, обсуждает осложнения витальянско-абиссинских отношениях, вдруг видит – толпа. Подошел – эфиопскийбог! Гувернантка играет на гармонике, а его сын с дочуркой пляшут и поют.Публика на арапчат пялится, хлопает, бросает деньги в скрученную из полотенцачалму, и щедро бросает, от души.

В общем, пришлось Мими из северной столицыуносить ноги со всей возможной поспешностью – без багажа, без вида нажительство. Все бы ничего, вздыхала она, только арапчат жалко. БедненькиеМарьямчик и Асефочка, скучно им, поди, теперь живется.

Зато мне с тобой нескучно, подумал Момус,любовно глядя на высунувшееся из-под одеяла плечико с тремя симпатичнымиродинками в виде правильного треугольника.

Он закинул руки за голову, осмотрел нумер, вкоторый въехали только накануне, заметая след. Шикарные апартаменты: сбудуаром, гостиной, кабинетом. Золотой лепнины многовато, купечеством отдает. В«Лоскутной» апартаменты были поизящней, но оттуда пора было съезжать –разумеется, совершенно официальным образом, с щедрой раздачей чаевых и позированиемперед рисовальщиком из «Московского наблюдателя». Покрасоваться на обложкепочтенного иллюстрированного журнала в виде «его высочества» не помешает –глядишь, когда-нибудь и пригодится.

Момус рассеянно посмотрел на пристроившегосяпод балдахином золоченого круглощекого амурчика. Гипсовый озорник целилпостояльцу стрелой прямо в лоб. Стрелы, собственно, было не видно, потому чтона ней повисли мимочкины кружевные панталоны цвета «пылающее сердце». Как онитуда попали? И откуда взялись? Ведь Мими изображала Еву? Загадка.

Умопомрачительные панталоны чем-тозаинтриговали Момуса. Под ними должна быть стрела, больше нечему – этоочевидно. А вдруг там окажется не стрела, а что-то совсем другое? Вдругкупидончик сложил свои пухлые пальчики кукишем, сверху прикрыл яркой тряпкой,да и выставил на манер стрелы?

Так-так, тут что-то вырисовывалось.

Забыв о ноющем виске, Момус сел на кровати,по-прежнему глядя на панталоны.

Человек ожидает, что под ними стрела, потомучто купидону по должности и званию положена именно стрела, а ну как на самомделе там не стрела, а кукиш?

– Девочка, просыпайся! – он шлепнулспящую по розовому плечу. – Живо! Бумагу, карандаш! Мы сочиняем объявлениев газету!

Вместо ответа Мими натянула на голову одеяло.Момус же спрыгнул с постели на пол, попал на что-то шершавое, холодное и заоралот ужаса – на ковре, свернувшись на манер брезентовой садовой кишки, почивалдавешний удав, эдемский искуситель.

Ловок, мерзавец

Служить, оказывается, можно по-разному.

Можно филером – часами мокнуть под дождем,следя из колючих кустов за вторым слева окошком на третьем этаже, или плестисьпо улице за переданным по эстафете «объектом», который неизвестно кто таков ичто натворил.

Можно рассыльным – высунув язык, носиться погороду с казенной сумкой, набитой пакетами.

А можно временным помощником у еговысокоблагородия чиновника по особым поручениям. Во флигель на Малой Никитскойприходить полагалось часам к десяти. То есть как человек идешь, не бегом потемным переулкам, а не спеша, с достоинством, при свете дня. Выдавалось Анисиюи на извозчика, так что можно бы не тратить час на дорогу, а подкатывать наслужбу барином. Ну да ничего, сойдет и пешочком, а лишний полтинник всегдапригодится.

Дверь открывал слуга-японец Маса, с которымАнисий успел хорошо познакомиться. Маса кланялся и говорил: «Добуро, Тюри-сан»,что означало «Доброе утро, господин Тюльпанов». Японцу выговаривать длинныерусские слова было трудно, а буква «л» и вовсе не давалась, поэтому «Тюльпанов»у него превратился в «Тюри». Но Анисий на фандоринского камердинера необижался, отношения у них установились вполне дружественные, можно даже сказатьзаговорщицкие.

Первым делом Маса вполголоса извещал о«состоянии атмосферы» – так Анисий про себя называл царившее в доме настроение.Если японец говорил: «Чихо», стало быть, все тихо, прекрасная графиня Аддипроснулась в ясном расположении духа, напевает, воркует с Эрастом Петровичем ина Тюльпанова будет смотреть взглядом рассеянным, но благосклонным. Тут можносмело идти в гостиную, Маса подаст кофей с булочкой, господин надворныйсоветник станет разговаривать весело и насмешливо, а любимые нефритовые четки вего пальцах будут постукивать задорно и энергично.