Читать книгу "Сошествие во ад - Чарльз Уильямс"

Люди склонны пренебрежительно относиться к снам днем, однако по ночам те же люди оказываются полностью во власти снов. Всю жизнь сны доставляли Уэнтворту удовольствие; он чувствовал себя в них художником, творцом. Он взял себе за правило думать перед сном о приятных вещах: иногда — о знакомых, чаще — об отзывах на свою последнюю книгу, или о своем устойчивом финансовом положении, или о том, как дальше строить новую книгу, или о том, как изменился бы мир, если бы Цезарь нанял балеарских пращников во время войны в Галлии. Иногда во снах эти фантазии приносили причудливые плоды — и вот уже Цезарь подписывает чек, чтобы оплатить занятия Уэнтворта в Лондонской библиотеке, а балеарские наемники учатся у него обращению с пращой. Как правило, кончалось все одинаково: в дверь стучала экономка или на смену одному сну приходил другой.

Для беспокойных снов были две причины, если не считать уже упоминавшейся сущности Баттл-Хилл и бродящего временами возле дома привидения. Одна из них носила профессиональный характер, а другую он скрывал даже от самого себя. Первая звалась Астон Моффатт; а вторая — Адела Хант. Астон Моффатт был его коллегой, военным историком, возможно, единственным в целом свете, достойным внимания Уэнтворта. Они вели долгую и сложную дискуссию по поводу последних столкновений в Войнах Роз, некогда гремевших как раз на месте нынешнего Баттл-Хилл. Сам по себе вопрос этот не имел особого значения ни для кого, кроме оппонентов, а суть его сводилась к тому, подошла ли кавалерия Эдуарда Плантагенета через реку на рассвете или через луга ближе к полудню. Астон Моффатт, успевший вплотную приблизиться к семидесятилетию, наслаждался игрой интеллекта, тщательно обосновывая собственную точку зрения. Он был чистым ученым — святая душа, готовая, если понадобится, пожертвовать репутацией, состоянием, самой жизнью ради того, чтобы уточнить один-единственный факт, касающийся конницы Плантагенета. Он давно определился в этой жизни.

Уэнтворт пребывал в том непростом возрасте, когда цена дел человека и его собственная цена начинают заметно расходиться. С тщательно скрываемой досадой он писал оппоненту пространные письма, подбирал доказательства, изо всех сил прикрываясь научной непредвзятостью. Он ни за что не признался бы даже самому себе, что тонкости конного рейда занимают его не больше, чем послеобеденная сигара.

Что касается Аделы — он вполне понимал, сколь важна для него Адела, равно как и хорошая сигара, — но пока не знал, чем он согласен поступиться ради нее, или, точнее, как включить ее в свою привычную жизнь. Если от итогов спора с Астоном Моффаттом зависела научная самооценка Уэнтворта, то с Аделой Хант был связан страх надвигающейся старости.

Сейчас он сидел в кабинете и размышлял над планом военных действий. Возражать последней публикации Моффатта, откровенно говоря, было непросто. Однако Уэнтворт давно решил, что Моффатт не прав потому, что просто не может быть прав. Приходилось искать скрытый смысл в первоисточниках, находить неоднозначности и неправильные грамматические конструкции, подгонять свидетельства, играть словами. Отстаивая свои взгляды, он готов был даже подправить кое-какие свидетельства — черта, свойственная скорее религиозным апологетам, чем историкам. Но аргументы оппонента все еще вызывали у него досаду, а значит, пал он не окончательно. Действительность представлялась Уэнтворту подобием грубой и шершавой веревки из его сна, того и гляди, появится еще какой-нибудь Моффатт.

Но мрачные ожидания не подтвердились, поскольку появилась Адела в сопровождении Хью. Такого сочетания — Адела и при ней молодой человек — Уэнтворт не ожидал. Он часто видел ее одну или с подругами, или в кругу молодых людей и девушек, но вот так — парой… Он поднялся им навстречу: румяная, кровь с молоком, толстушка Адела и при ней — Хью — воплощенная мужественность. Уэнтворт почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось — словно внезапно ослаб туго затянутый узел.

Совсем недавно, утром, он писал в статье по поводу возвращения Эдуарда IV: «…предательство графа Уорвика[8]разрушило баланс сил». Уорвик ухитрился разрушить этот несчастный баланс лет пятьсот назад, а вот поди ж ты — сегодняшний баланс разрушен точно так же! Гости присели, и Адела начала рассказывать.

Она очень мило объяснила, зачем они пришли. Хью, наблюдая за ней, решил, что даже чересчур мило. Хью не признавал неопределенности. Некоторое время назад он сказал себе, что Адела должна стать его женой, когда он будет к этому готов, и теперь выбирал момент, чтобы прояснить это обстоятельство и для нее. А она так и разливается перед этим Уэнтвортом. Ей бы следовало держаться, как принято в их кругу — раза два в месяц проводить у Уэнтворта вечерок за разговорами о военной истории, принципах искусства и природе богов. Летом такие сборища случались реже — им на смену приходили теннис, автомобильные прогулки, словом, природа брала свое. Правда, Хью тут же подумал, что для Аделы и двух раз в месяц, пожалуй, многовато. Пусть-ка она лучше прекратит эти визиты вообще. Заодно выясним, насколько она готова следовать его, Хью, советам. У него быстро созрел план действий. Адела меж тем закончила объяснения.

— Хорошо, — кивнул Уэнтворт. — Я помогу, чем могу. Что именно вам нужно? — Ему было неловко от собственной нелюбезности; он проклинал Астона Моффатта.

— Вообще-то, нам нужны костюмы, — ответила Адела. — Особенно костюмы Стражи. Понимаете, у Герцога есть Стража, хотя смысла в этом, похоже, особого нет. Но там есть сцена, где он сражается с разбойниками, и выглядеть должен, ну, на уровне… — Уточнять, что, по ее мнению, эта схватка должна происходить в совершенно сюрреалистичной манере, она не сочла нужным; она знала, что Уэнтворт не очень-то жалует нереалистическое искусство, и предпочитала не затевать споров о художественной интерпретации образов пьесы.

— Было бы здорово, если бы вы помогли мне с этим Герцогом, мистер Уэнтворт, — вставил Хью. Слово «мистер» явно носило оттенок почтительности, выказываемой возрасту, но, завершая реплику, Хью попробовал перевоплотиться в своего будущего персонажа, демонстрируя здоровый юмор молодости. Слушатели не анализировали ни интонацию, ни театральное мастерство; однако Адела чуть зарделась от нового удовольствия, а Уэнтворт чуть вспыхнул от нового огорчения и уточнил:

— Так, значит, Герцогом будете вы, Прескотт?

— Похоже, миссис Парри склоняется к этому, — ответил Хью и добавил, словно мысль только что пришла ему в голову: — А может, — Адела, как ты думаешь, — может, мистер Уэнтворт сам сыграл бы эту роль? А? Как тебе идея?

Но Уэнтворт отозвался раньше.

— Сущая чепуха. Я в жизни никогда не играл.

— Я совершенно уверен, — заговорил Хью, сплетя крепкие ладони, удобно опираясь локтями о колени и подаваясь вперед, — что вы будете лучшим отцом для Принцессы, чем я. А в том, что Адела будет Принцессой, по-моему, никто не сомневается.

— О, не думаю, — заговорила Адела, — хотя и правда, миссис Парри… но ведь есть и другие девушки. Мистер Уэнтворт, а может, действительно? Вы бы придали образу должный… — она хотела сказать «возраст», но вовремя успела заменить слово на «авторитет». — Я как раз говорила Хью, пока мы шли сюда, что нам не хватает солидности.