Читать книгу "Босиком в голове - Брайан У. Олдисс"

Он попытался воссоздать в памяти тот образ Англии, который был навеян ему книгами Святого. Кокни, сиделки, полисмены, трущобы, туманные набережные, каменные громады, расцвеченные хрупкой инкрустацией красивых женщин. Место, в котором он оказался, было совсем иным. Как это сказал таможенник? «Война не могла не привести к известному смещению». Он смотрел на людей, сновавших по улице. Женщин среди них было совсем немного — они были одеты бедно и безвкусно и старались передвигаться быстро, держась при этом у стен. Но не было среди них сиделок. Мужчины, в свою очередь, производили впечатление оживших манекенов, бесчувственных и неуклюжих. Разнонаправленные силы инерции стали проклятием для англичан. Мужчины, собравшись в небольшие группы, молча покуривали, чего-то ждали; женщины проносились мимо них одинокими метеорами. В глазах у всех поблескивали искорки безумия. Зрачки слепили его так, словно были галогеновыми фарами, вмонтированными в черепа животных, у женщин они отсвечивали зеленым, у мужчин — красным, словно у немецких овчарок.

Чартерису стало немного не по себе.

— Я отправляюсь в Шотландию, — сказал он вслух. Бомбы образов. Он искажал свою судьбу: там он не будет никогда. Что-то произошло — точнее, произойдет с ним. Оно уже произошло, и вот здесь и сейчас всего лишь прежний его лик, его прошлое воплощение, что, может так статься, давно уже мертво, — одно из тех его сброшенных «Я», которые по мысли Гурджиева являются основной помехой на пути к пробуждению истинного сознания.

Он был на том самом перекрестке, от которого уходила на холм уже знакомая ему улочка. Ни минуты не раздумывая, Чартерис свернул на нее и прибавил газ. Повинуясь безотчетному импульсу, он оглянулся и увидел, как красная «банши», за рулем которой сидел Колин Чартерис, повернула совсем в другую сторону. Куда ведет тот путь — в Шотландию или в… НОРУ ЛЮБВИ? Его другое «Я», заметив его взгляд, по-волчьи оскалилось и хищно сверкнуло красным глазом.

Как приятно будет с ним расстаться…

Пока машина его взбиралась на холм, он пытался отыскать взглядом трех девушек в мини-юбках, которых он заметил возле лавки мясника. Но увы — мир этот был куда печальнее того, что был явлен ему в видении, — здесь народ не прогуливался по улицам, и магазины по большей части были закрыты. Было ли ему страшно тогда? Он ведь знал, что имеет дело с чем-то совершенно неведомым, — да, да, именно так, — совершенно неведомым. Сердце материализма было пробито серебряной психоделической пулей, непредсказуемое тотчас же удалилось, упорхнув на своих вампирьих крылах. Он был хозяином положения, и потому сам шел навстречу неизведанному.

Теперь он знал о себе хоть что-то. Старая его жизнь разрешилась новой еще там, на юге Италии, в реабилитационном лагере для славян, вдали от отчего крова. Живя в лагере, он не мог не столкнуться с разного рода психическими расстройствами, и это позволило ему понять одну важную истину: существует великое множество альтернатив нормальной здоровой психике, при этом выбор того или иного варианта определяется индивидуальными наклонностями человека.

Личный его опыт до какой-то степени позволял судить и о его собственной обусловленности. Чартерис склонялся к тому, что действиям его подлежит некая ищущая самое себя философема. К интроспекции он склонен не был, но, с другой стороны, действия его были, как правило, достаточно осмысленными. И все же все эти бесконечные «Я» были лишь листочками, лишь побегами, отходящими от могучего ствола его подлинной самости.

Какой вывод из этого следует? Нечто неведомое побуждает его поступать так или иначе; прознать оную первопричину, которая в конце концов может оказаться и какими-нибудь дьявольскими химическими соединениями, можно — для этого достаточно изучить какой-либо побег, какое-либо вторичное «Я». Он въехал на вершину холма и тут же увидел себя — он по-прежнему стоял, крепко держась за поручни, устремив взгляд к серому подернутому дымкой морю. Он остановил машину.

Он шел к стоящей у перил фигуре, стараясь не смотреть на чудищ, круживших по небесной тверди.

Слух его стал необычайно острым. Шаги звучали так, словно звук их доносился откуда-то издалека, зато сипение и свист врывающихся в легкие потоков воздуха, тиканье часов и тихое поскрипывание костей, казалось, раздавались прямо в голове. Как сказал тот человек — война привела к известному смещению. Что верно, то верно.

Рука его уже готова была коснуться плеча гурджиевского «Я», но тут он застыл, потрясенный странным видом плывущего по морю предмета, казавшегося ему то ли морским чудищем, то ли допотопным судном. Он сфокусировал взгляд на этой странной штуковине и тут же понял, что ничего странного в ней нет — это был обычный паром, предназначенный для перевозки автомобилей. На верхней палубе он разглядел и себя самого — он стоял, опершись на поручни, стоял совершенно недвижно.

Человек, стоявший к нему спиной, обернулся.

Отечные веки, карие глаза, изломанные зубы, бесформенный рот, короткие волосы, стоящие ежиком, нос, бесцветная кожа. То был таможенник. Он ухмылялся.

— Я ждал тебя, Чартерно!

— Вот оно в чем дело! А я-то думаю, на что они мне намекают — в Шотландии, мол, меня ждут не дождутся.

— Детей у тебя нет — верно?

— Какие к черту дети! Я — Потомок Древнего Человека!

— Если тебе что-то не понравится в моих словах, ты мне об этом скажешь — договорились? Судя по твоему ответу, ты имеешь отношение к последователям Гурджиева — верно?

— Тонко замечено. На деле это Успенский, но это мало что меняет. Эти двое суть одно, но Гурджиев в отличие от Успенского часто начинает нести чушь.

— Я полагаю, ты читал его в оригинале?

— Кого его?

— Какая разница? Если это так, то ты не можешь не заметить того, что мы живем в гурджиевском мире, — верно? Такое ощущение, что чушь, о которой только что было сказано, несет само наше время. Загвоздка в том, что единожды увидев все это, поневоле начинаешь сомневаться в прежних истинах и нормах, относящихся к сфере сознания.

— Такого рода истин никогда не существовало. Ты говоришь об этих нормах и истинах лишь потому, что они навсегда остались в прошлом.

— Да ты, оказывается, еще ребенок! Ты меня не сможешь понять, теперь я это вижу. Достаточно усвоить правила, и они тут же станут реальностью. Сфера, к которой они относятся, не имеет никакого значения — это универсальный закон.

Внутренне Чартерно почти успокоился, хотя пульс его все еще безумно частил. Он посмотрел на причал. Крошечная фигурка Колина Чартериса забралась в «банши», и уже через минуту машина стояла рядом с павильоном, в котором находилась таможенная служба порта.

— Мне пора, — сухо сказал он. — Как говаривал Святой, у меня свидание с судьбой. Я ищу место, называемое…

Название совершенно выпало из памяти — очевидно, он имел дело с самоуничтожающимся образом.

— До моего дома рукой подать.

— Уж лучше бы ногой.